– …А тебя, паразита, – сказал в заключение капитан, тыча пальцем в грудь огромному рыжему Волобуеву, – я с этого дня назначаю старшим помощником!
– За что, барин?! – взмолился Волобуев.
– А вот будешь моей правой рукой. И за каждое прегрешение этих обормотов мохнорылых схлопочешь горячих!
– Может, не надо? – попросил Волобуев. – Вон же, боцман есть…
Тизенгаузен покосился на деда.
Дед Шугай сказал, что он уже стар для всего этого, а Волобуев в самый раз.
С новообретенным старпомом шняга понеслась выискивать добычу, как укушенная. Казалось, она летела быстрее ветра. Может, у Волобуева и не было таланта моряка, зато он умел убеждать.
– Что там было-то хоть, в деревне? – спросил Тизенгаузен у боцмана.
Из объяснения деда Шугая следовало, что в деревне нашлась бражка, и ничего больше интересного.
– И как пиратствовать с такой командой, а? – Петр вздохнул.
Дед Шугай сказал, как.
Через пару часов впереди показалась такая же шняга, идущая галсами навстречу. Петр схватил подзорную трубу. Команда приободрилась. Но Тизенгаузен увидел что-то такое, отчего сел под мачтой и загрустил.
– Отставить, – сказал он. – Разойдемся.
Встречное судно приближалось. Вот уже стало видно, как над ним вьется дымок самовара.
– Эй! – раздалось над Волгой-матушкой.
Тизенгаузен вобрал голову в плечи.
– Да это же Петя! Тизенгаузен! Петюнчик! Эй, на барже! Лом не проплывал?! Ха-ха-ха-ха-ха!!!
Пираты заскрипели зубами. Капитан молчал.
– Петюнчик! Ты ли это? Спускай паруса! Давай к нам чай пить! Ой, глядите! Да у него флаг пиратский! Эй, Петюня! Дружище! Гроза морей! Ха-ха-ха!!!
Тизенгаузен сидел красный, как вареный рак.
– Капитан! – прошептал канонир Оглоедов. – А то жахнуть?
Петр молча показал ему кулак.
Шняги сходились под свист и улюлюканье с одной и гробовое молчание с другой.
– Адмиралу Тизенгаузену – ура! – надрывались на встречном судне.
А вот этого не надо было. Потому что Петр переменился в лице, вскочил на ноги, прошел к рулевому, отодвинул его и взял управление.
– К повороту, – сухо приказал он. – Слушай меня. Абордажа не будет. Оглоедов! Бей картечью по парусам. Бери выше, если кого там зацепишь – не пощажу.
Пиратский экипаж, до этого переносивший унижение стоически, теперь с горящими глазами бросился по местам. «Чайка» пошла на сближение.
– Давай, Оглоедов, – сказал Петр. – Покажи им. Пали!
Жах! У пушчонки засуетились, заряжая. Жах! На встречной шняге поднялась суматоха, там махали руками, истошно орали, кто-то сиганул за борт.
Паруса у встречного были уже как решето, а Тизенгаузен целил острым носом «Чайки» ему под корму.
– К повороту!
В последний момент «Чайка» легла на бок. Хрясь! Мелькнули белые лица, раззявленные рты, воздетые кулаки – и промелькнули.
– Пусть теперь походят по матушке по Волге, без руля-то, да без ветрил, – сказал Тизенгаузен. – Чего молчим, пиратские морды?
– Ура капитану Тизенгаузену!!! – раздалось над великой русской рекой. – Ура! Ура! Ура!
Петр Тизенгаузен стоял на корме, твердой рукой направляя «Чайку» к великим свершениям. Над коротко стриженой головой капитана развевался пиратский флаг.
Водный приступ к богатому торговому селу Большие Концы стерегла крепостица. Это ветхое сооружение, возведенное, сказывали, аж при царе Горохе, было в новейшие времена оснащено российским штандартом и пушечной батареей при инвалидном расчете. Сейчас штандарт грустно висел книзу, пушки убедительно торчали из бойниц, инвалиды безалаберно покуривали на крепостной стене.
«Чайка» заблаговременно спустила пиратский флаг, прикидываясь гражданской посудиной. Тизенгаузен рассчитывал сбыть в Больших Концах награбленную мануфактуру, пополнить запас провианта да разузнать новости.
Не тут-то было. Едва шняга приблизилась к крепостице на выстрел, одна из четырех пушек окуталась дымом, шарахнула, и по курсу «Чайки» поднялся водяной столб.
– Ну-у, началось… – бросил Петр, стараясь не подавать виду, что на душе заскребли кошки.
Он послюнил палец и высоко поднял его над головой. Ветер дул еле-еле, впору было сажать команду на весла.
– Проскочим? Или не проскочим? – подумал вслух Петр.
– На таком ходу не проскочим, – уверенно сказал канонир Оглоедов. – Там в наводчиках Федор Кривой. Ему, заразе, целиться самое милое дело: лишний глаз не мешает. Сейчас еще далековато, а чуть ближе подползем – утопит нас с одного залпа.
– Откуда знаешь? – удивился Петр.
– Так Федор мой учитель, – гордо сообщил Оглоедов. – Я на этой самой батарее служил малость, пока в острог не загремел.
– За что посадили-то?
– За страсть к пальбе, – непонятно объяснил Оглоедов.
– Понятно, – сказал Тизенгаузен. – Эй, старпом! Ложимся пока в дрейф, а там видно будет.
– Боцман! – рявкнул Волобуев. – Ложимся пока в дрейф, а там видно будет!
Дед Шугай метко заметил, что кричат людям прямо на ухо только глухие и тупые.
От крепости отвалил ялик и неспешно погреб к «Чайке».
Тизенгаузен, заложив руки за пояс, стоял под мачтой и размышлял, не поднять ли снова пиратский флаг, раз уж такое дело, но не мог решиться. Теплилась еще надежда, что им отсигналили по ошибке. А может, вышло предписание каждое судно так встречать в Больших Концах – ради предотвращения.
Ялик подвалил к борту. В лодчонке оказался красномордый прапорщик, неопрятный и пахнущий сивухой.
– Который здесь будет капитан Тузигадин? – спросил он. – Примите от коменданта пакет, ваше благородие.
Петр сделал каменное лицо и взял письмо так лениво, будто пакеты от комендантов приходили к нему каждый Божий день.
– Подождите ответа, милейший, – буркнул он.
– Дык, – прапорщик кивнул. – Ага, и ты здесь, Оглоедина, морда разбойная? Дома не сидится, в истопники подался?
– А дома-то что хорошего? – мирно отвечал Оглоедов. – Баба постылая, работа каторжная, да семеро по лавкам.