Часть 2. Судьба и обстоятельства жизни.
Пока пили чай, завязался разговор. Костик и Довакин удивлялись, что вчера, на заставе, нас так приветливо встретили. Тарк стал рассказывать, что случилось здесь три дня назад. А я смотрел на Костика, но снова видел в нём его тёзку.
Вот запал мне в душу тот Костик, пацан с нашего двора. Его мать была детдомовской. В малом возрасте её там нечаянно уронила нянечка, из-за чего девочке повредило ножку. Вот и осталась Катя Майская инвалидом третьей группы на всю оставшуюся жизнь.
Судьба обделила её родителями, здоровьем, красотой и собственной семьёй. После техникума пошла работать. Замуж её никто не брал, вот и родила для себя сыночка. Природа поскупилась и на сыне. Худенький, малорослый, болезненный.
Администрация города выделила им от «великих щедрот своих и по доброте душевной», домик однокомнатный. Это когда ещё строили наши пятиэтажки, во дворе поставили не то сторожку, не то склад. Вот туда их и поселили. Одна комната, она и прихожая, и кухня, и гостиная, и спальня. Вода на улице, туалет тоже.
Малообщительного и молчаливого Костика мы видели или читающим или думающим, иногда даже пишущим. Как потом оказалось - стихи. Ему было уже около четырнадцати, когда в городской газете напечатали его стихотворение. А периодика тогда меня мало интересовала, поэтому узнал об этом от друзей. Дали почитать. Ну, нормальные такие стихи. Но в те поры мне это было малоинтересно. Теперь жалею, что не сохранил тот номер.
Он редко бывал с нами, и общался редко. Друзей почти не было, лишь приходили к нему пара одноклассников.
С годами его здоровье «не улучшалось». И дошло до того, что все во дворе понимали: парнишка «дышит на ладан». И тётя Катя, мать его, понимала. Но пока он был жив, был её надеждой и радостью, хоть и горькой.
Однажды вечером, когда шёл домой, заглянул к ним в окно. Тётя Катя стояла на коленях перед иконой и жарко молилась, и в её речитативе уловил имя – Константин!
Добрые люди как могли, поддерживали их. Кто мешочек риса оставит, кто пакет картошки. Рыбаки угощали их свежей рыбой, кто-то пирожки горячие приносил.
А ещё жил в нашем доме Петька. Пацан хитрый, сам себе на уме. Его отец высоко поднялся по служебной лестнице, и это сказалось на их достатке, отчего Петька стал задирать нос, и относился к ребятам свысока, проявлял гонор. Он и без того донимал Костика ехидством своим, по отношению к нему и к тёте Кате. А Костик всегда молча выслушивал его или уходил. Тот ещё и вослед ему «изливал душу». Но это без нас он был такой смелый.
И вот, был такой день, пошли мы купаться на речку. Но не пофартило тогда с погодой, поэтому пораньше вернулись домой.
Как нам потом рассказала возившаяся в песочнице малышня: До нашего появления, вышел во двор Петька. Увидев Костика, подошёл к нему. Покуражился над ним немного, потом расстегнул штаны, вынул «причиндал» и специально задел Костика струёй! А он, и так-то бледный, побледнел ещё больше, но как обычно смолчал, опустив голову.
И вот тут Виталь, шедший впереди, вошёл во двор. Мы-то ещё ничего не видели, но его жалостливый вскрик на высоких тонах: «Вот гад!», и рывок вперёд, подстегнул нас. Влетев во двор, мы увидели, как Петька торопливо прячет «аргумент» в штаны. А рядом с ним поникшего Костика.
Возмущению нашему не было предела. Как стая коршунов налетели мы на мажора! Не знаю, до чего бы это дошло, но тихий и твёрдый голос Костика: «Перестаньте!», остановил нас.
Альт вскинулся недоумевающе: ― Ты чё, Костян?! Этот ….. такое творит!
― Кто чем богат, тот тем и брызжет! ― так же тихо и твёрдо ответил он.
Я тогда не понял иной смысл этих слов. Да ещё и ярость душила. Короче, заставили мы поросёнка стать на колени, прощенья просить. Но Костик не стал ждать и слушать, он отвернулся и направился домой.
― Да ну погоди ты! ― тут уже не сдержался я: ― Ну хочешь, дай ему по морде!
Но он как-то странно, с горечью, засмеялся и ушёл. Мы же давились злобой, желчью и желанием набить наглую морду. Но делать нечего, отпустили, провожая словами нашего мнения о нём.
А вечером к нам пришли взволнованные родители с сыночком, у которого наружность была украшена синими и красными «пятнами».
Ну а к кому же они ещё могли придти, как не ко мне, имеющему самую худую славу во дворе, хулигана, драчуна, и задиры. Это ведь редкая драка в нашем районе обходилась без меня.
Ну так вот, потребовали они объяснения у моих родителей.
Не совсем трезвый отец, взял меня за шкирку и отвесил затрещину: «А ну, рассказывай!» Я зло глянул на Петьку:
― Рассказать?!
― Нееет! ― он сжался и втянул голову в плечи.
― Ну тогда сам рассказывай!
― Неее. ― он съёжился ещё больше.
― Ну, тогда придётся мне.
― Не надо, Кот! Ой, извините, Дима. Не на-адо-о! ― жалобно всхлипнул Петька и заплакал.
Я строго посмотрел в глаза его родителям. Они помялись, помялись, да и ушли. Вот так вот! До нас потом доносился шум разборок у них дома.