С неделю после того злополучного звонка Саша пребывала, что называется, не в своей тарелке. Мучила мысль о совершенной ею непоправимой (да, именно такой!) глупости: «Боже, какая же я дура». Старалась отвлечься: телик, кино, книги, друзья-подруги, учеба, в конце концов. Именно последнему пункту следовало уделить особое внимание — второй курс геофака, это вам не хухры-мухры. Опять же — сессия на носу (экзамены у геологов начинаются раньше, чем на других факультетах, в декабре), а она месяц, считай, «прогуляла».
— Вершинина, может вам лучше взять академический? Вы пропустили много занятий.
Это Юнус Раджабович, куратор. Студенты, да и некоторые преподаватели, за глаза называли его Саксофоном. Откуда взялось необычное прозвище, — ведь не был тот никогда ни саксофонистом, ни даже любителем джазовой музыки, — загадка. Вероятно, долговязая сухопарая фигура преподавателя и его привычка сутулиться, напомнили кому-то похожий на трубку-«носогрейку» музыкальный инструмент. Как бы там ни было, но кличка приклеилась — не отодрать.
— Я нагоню, Юнус Раджабович.
Александре совсем не импонировало терять целый год.
— Ну, как знаете. Только потом не жалуйтесь, если нахватаете «хвостов».
Саксофон двинулся дальше по коридору, а к Александре подлетела Ленка Куракина.
— Сэнди, чего Саксу понадобилось от тебя?
— Предлагал «академичку» взять.
— А ты?
— Оно мне надо? Отказалась.
Ленка состроила неодобрительную гримасу.
— У-у-у. Ну и зря. Я бы не прочь годик пожить в своё удовольствие. Куда спешить — успеем еще напахаться.
Саша лишь пожала плечами: мол, каждый сам решает, что для него лучше: закончить быстрее надоевшую учебу, или оставаться лишний год студентом.
— Пойдем после лекций в «Ватан» на «Вокзал для двоих», — неожиданно сменила тему подруга, — там Басилашвили с Гурченко.
— Пойдем, — легко согласилась Саша.
Необходимость наверстывать упущенное в учебе — не причина отказывать себе в маленьких удовольствиях, коих она так долго была лишена. Тем более, Олег Басилашвили — её любимый артист (разве можно в него не влюбиться!?). Всем известно, что «от сессии до сессии живут студенты весело».
Занятия на геофаке начинались после обеда и заканчивались поздно вечером. Да еще фильм оказался двухсерийным. Домой Саша заявилась в двенадцатом часу ночи.
Мама с порога напустилась на дочь:
— Ты где гуляешь!? Мы тут с ума сходим. Знаешь, сколько сейчас времени!?
— Ну, муль, чего ты. Я в кино была.
— А предупредить не могла? Позвонить тебе трудно, мать успокоить?
Присоединился и папа.
— Шурка, ты не забыла: у тебя экзамены на носу.
Александра капризно топнула ногой.
— Что вы со мной, как с маленькой! Я совершеннолетняя!!
— Выйдешь замуж, тогда и делай что хочешь, — закончила воспитательную беседу мама.
«Вот, блин, — мысленно бранилась Саша, укладываясь спать, — им бы только замуж меня сплавить. Делай, тогда, что хочешь… Как же! Сначала родители, потом муж начнет воспитывать: то нельзя, это не разрешается…». Уже засыпая, она размечталась: «Найду себе такого, чтобы на руках носил, пылинки с меня сдувал… и в мои дела не лез». Девушка попыталась представить облик ее будущего «принца» — перед мысленным взором тут же возникло лицо Макса. «Исчезни», — приказала Саша.
На столе громко тикали часы. Из спальни родителей, через тонкую стену доносилось двухголосое похрапывание.
— Алло! Танюш, ты? Привет… Да, я. Как живешь? Рассказывай.
Подруге по больнице Саша позвонила дней через десять после выписки. Собиралась раньше — что-то её останавливало; неловкость какую-то ощущала: получалось — вроде навязывается она Татьяне; у той — своя жизнь, свои интересы, свой круг общения.
— Да, рассказывать-то, пока, нечего. Меня через три дня после тебя отпустили. Прописали викасол — чтобы кровь лучше свертывалась… Что еще… Учеба, лекции — скука. Блинчики, мои любимые, не ем, воздерживаюсь. Все больше творог да каша, хе-хе, пища наша…
Особой радости по поводу звонка в голосе Татьяны Саша не услышала. Все верно: с глаз долой — из сердца вон.
А ведь поначалу казалось: сдружились они за три недели больничного заточения, и теперь подруги — не разлей вода; задушевные беседы вели, делились самым сокровенным. Впрочем, если посмотреть свежим взглядом, становилось очевидным, что, в отличие от Саши, Татьяна вовсе не собиралась безоглядно пускать себе в душу новую подругу; раскрывалась ровно настолько, насколько необходимо для поддержания приятельских отношений с человеком, в обществе которого пребываешь двадцать четыре часа в сутки.