— У вас здесь двадцать пять полисов, — сказал Фергюсон. — Они покрывают весь список. Взносы, разумеется, по ним различные. Для нас было бы плохим риском застраховать вас от подвертывания лодыжки... Но мы готовы взамен застраховать от дождя, во время которого вы и могли бы подвернуть лодыжку, потому что в наше время мы можем легко управлять погодой. Итак, у вас тут собран экстремально широкий диапазон — от неурожая апельсинов во Флориде до укуса ядовитой змеи. Между прочим, урожай обещает быть хорошим.
— Ну а что, если я имею в виду не климатические условия, — возразил Лоусон, — а мутировавших долгоносиков, которые несколько лет назад уничтожили хлопок в Южной Каролине?
— Значит, вы ставите на возникновение подобной мутации, которая повредит урожаю флоридских апельсинов?
— В известном смысле я считаю, что заключаю пари на такую возможность. Я вполне уверен, что некоторые из этих страховок окупят себя.
— Вы так думаете? — спросил Фергюсон. — Помните, некоторые взносы у вас будут повышенные... А заключать пари на возможности — это плохой бизнес.
— Можно, я... — Лоусон просмотрел счета, которые передал ему Фергюсон, и присвистнул. — Пятый пункт очень дорогой. Почему?
— Страховка от того, что вы намеренно заразите кого-то сенной лихорадкой? — уточнил Фергюсон. — С одной стороны, тут есть трудности с доказательствами. Но, в основном, потому, что в наше время слишком уж много всяких вирусных мутаций. Аллергии очень хитры. Мы застрахуем вас, разумеется, но это будет стоить вам денег. А зачем вы хотите заразить кого-то сенной лихорадкой?
— Я хочу быть застрахованным против этого, мистер Фергюсон, — вежливо ответил Лоусон. — Нет, не думаю, что смогу платить такие взносы. Однако остальное... — он быстро произвел в уме какие-то подсчеты. — Наверное, я смогу заплатить первые взносы.
Фергюсон внимательно наблюдал за молодым человеком. К этому времени он изучил Лоусона от и до. Узнал его наследственность и привычки. Узнал, как и над чем работает клиент. И не нашел в Лоусоне ничего подозрительного, кроме предчувствий Арчера.
Но предчувствия не являются преступлением.
Поэтому он просто сказал:
— Мистер Лоусон, я обязан вас предупредить. Если вы сможете заплатить только первоначальные взносы, то потеряете и деньги, и страховки... если, конечно, вы не устроитесь на высокооплачиваемую работу или не получите деньги откуда-то еще.
— Никто не обязан устраиваться на работу, — покачал головой Лоусон.
— Обычно люди голодают, если не работают. Даже если они обращаются за пособием по безработице, они должны отработать его потом в человеко-часах.
— О?.. — протянул Лоусон.
— Страховые полисы, которые мы выдаем, гарантированы. Мы подписываем их и платим в случае необходимости. Но хочу вас предупредить, что наши потери, подлежащие выплате, почти полностью подпадают под закон о неконтролируемых случайностях. А когда в дело вступает фактор личности, мы ничего не теряем. В ваших же случаях играет роль стопроцентно личностный фактор. Невозможно, чтобы вы случайно могли выпустить в городское водохранилище фенилтиомочевину.
— Вообще никакой возможности?
— Разве что астрономическая... Уж не нашли ли вы способ нарушать законы случайностей?
— Но к настоящему моменту вы бы об этом уже узнали, — возразил Лоусон. — Вы же все проверили.
— Правильно, — кивнул Фергюсон. — Если вы окажетесь в водохранилище, это произойдет только по вашей личной воле. Вы же понимаете, что иначе попасть туда невозможно.
— Невозможно?
— Почти. Гипнообработка более действенна, чем думает большинство людей. Мы собираемся обработать вас так, что вы просто не сможете сделать то, от чего страхуетесь.
— Ну и прекрасно, — заявил Лоусон. — Я, разумеется, не хотел бы заразить городское водохранилище фенилтиомочевиной, верно?
Глядя на него, Фергюсон испытал необъяснимый момент дежавю, но не шелохнулся и промолчал, потому что не любил такого, и позволил свободным ассоциациям — разумеется, избранным ассоциациям — проноситься у него в голове. Все это напоминало те времена, когда он еще был в детских яслях и вынужден был обращаться с вопросами к взрослым, что заставляло его чувствовать себя тупым и невежественным, потому что взрослые знали гораздо больше правил, чем он сам.
Он рассматривал Лоусона. В этом было что-то эквивалентное рыскающей в ночи собаке. Лоусон явно был ни при чем. Лоусон, казалось, чувствовал себя свободно и непринужденно. И даже при том, что ему предстояла гипнообработка, все равно оставалось неизбежное поле для ошибки. Фергюсон печенкой чувствовал приступ растерянности. Печенкой, солнечным сплетением — неважно чем. Всем, где образуют узел нервы, работающие в гармонии с мозгом, который является, по сути, правительством. Фергюсон чувствовал угрозу, ему казалось, что он стоит на самом краешке пропасти.