— Зайдем к его соседям. Они, наверное, лучше других знают, где он.
Они поднялись на третий этаж и позвонили. Дверь долго не открывали, а потом женский голос спросил, кто они и что им нужно, и только после того, как к женщине подошел мужчина, их впустили в квартиру. Хозяйкой оказалась немолодая полная женщина в просторном халате и с полотенцем в руках, которым она все время вытирала потное лицо. Хозяин был худой, низкого роста, в полосатой пижаме, давно вышедшей из моды. Женщина привычным движением оттеснила мужчину в сторону и очень быстро заговорила, пересыпая русские и украинские слова.
— И что вы всё ходите, всё выспрашиваете, всё высматриваете? Мы с Егором ничего не знаем. Что видели, то и сказали. У него, — женщина кивнула в сторону мужа, — после убийства давление поднялось. А я как засну, каждую ночь покойников вижу. Хиба ж вы не знаете, что старым людинам волноваться нельзя? Мы ж пенсионеры, нам доктор велел каждый вечер в садочке сидеть, прогуливаться. А тут на глазах убивать стали. Раньше мы думали, что вы, дружинники, порядок наводите, а теперь знаем, что от вас одни неприятности. Тот высокий хлопец, ну, в очках который, подошел к нам и сказал, что его знакомому плохо, что он просит нас побыть возле него, пока он вызовет скорую помощь, мы согласились, и что из этого получилось? Одни неприятности. Подошли, смотрим — лежит Сергей-парикмахер. Раньше, когда Егор еще работал, через день к нему бриться ходил. Муж и говорит: «Смотри, Олекся, ему плохо», а я посмотрела, пощупала руку — пульса нет, и говорю: «Нет, Егор, ему уже хорошо. А вот нам с тобой будет плохо. Мы пошли гулять и мало того, что вымокли под дождем, так еще попали в свидетели». Тут стали подходить люди. Подошел симпатичный, такой видный, хорошо одетый мужчина. Он тоже пощупал пульс у парикмахера и сказал: «Ему теперь уже ничем не поможешь».
Хозяин выглянул из-за плеча своей мощной супруги, хотел что-то объяснить, но женщина снова оттеснила его, повысила голос и продолжала сыпать словами. Они больше ничего не знают и сожалеют, что остались ждать, когда приедет «скорая», а не ушли, как тот симпатичный мужчина.
Звягин перебил женщину:
— Скажите, а разве в милиции вас допрашивали не вместе с тем человеком?
— Нет. Нас допрашивали вместе с Егором, а тот человек повернулся и ушел. Он сказал, что торопится.
Зина тоже что-то хотела спросить, но ее жестом остановил Звягин.
— Мы в общем-то к вам по другому вопросу. Вы не знаете, куда уехал ваш сосед Крючков?
— Куда он уехал? Конечно, знаю! В село к своей тетке. Повез Олечку в деревню. Я говорила ему: слушайте, Степан, зачем вам везти дочку, оставьте ее нам. У нас с Егором нет детей, и мы ее выкохаем. Он сказал, что девочке будет лучше у тетки. Где живет эта тетка? В селе. В каком? Вот в каком, мы не знаем. Да вы спросите Степана сами. Когда он приедет? Наверное, дня через три-четыре.
Мальцева и Звягин вышли из квартиры с облегчением. Несколько раз свободно вздохнув, Зина спросила:
— Как ты думаешь, Петр, стоит нам рассказать полковнику про этого видного и прилично одетого человека?
— Стоит, Зиночка, стоит, только давай не будем торопиться. Может, узнаем, как его фамилия или как зовут. Мы еще вон сколько квартир должны обойти, — он протянул ей список.
Капустин оглядел Дорохова, кабинет, уселся на стуле и стал ждать вопросов. Дорохов, в свою очередь не скрывая любопытства, смотрел на парня. Прежде чем начать разговор, он хотел составить себе о нем представление. «Парень как парень, — размышлял полковник, — рост 170, хорошо сложен, неплохо одет, глаза живые, с хитринкой, видно, привык быстро схватывать обстановку. Но откуда у мальчишки такая самоуверенность? Ага! Вошел в роль «трудного», привык, что все с ним нянчатся, все опекают, даже целая дружина, а вот интересно, как с ним установил контакт его бригадир Кудрявцев? Все ли у них обошлось гладко? Боюсь, что однажды он не вытерпел и намял бока своему подшефному. Ну да это мы еще проверим, вначале я ему немножко подыграю», — решил Дорохов, достал протокол допроса, повертел его в руках и протянул Капустину.
— Это ваши показания?
Капустин взглянул на свою подпись и, облокотившись на стол, небрежно ответил:
— Мои. Я давно собирался о безобразиях дружинников куда следует написать. Обнаглели они, гражданин полковник.