Дорохов знал южные базары, крикливые, расцвеченные всеми летними красками, любил праздно бродить по ним, прицениваться, рассматривать и не думать о самом главном, о том, что забросило его в эти края. Только вот беда, не может он не думать. Вчера надеялся, что эти две беседы внесут какую-то ясность, а сегодня, наоборот, все запуталось. Жорж говорит, что Славин жадный, а Богданов описывает его добряком. Жорж рассказывает, что Сергей никогда не ввязывался ни в одну драку, избегал их, а Богданов рассказывает, что Славин вспыльчив и запросто мог повздорить с первым встречным, и не только повздорить, но и при случае закатить оплеуху.
Дорохов, не торгуясь, купил большой зелено-серый арбуз, пристроился с ним возле продавца и попросил нож. Пожилой мужчина протянул ему основательно сточившийся нож. Беря его в руки, Дорохов сразу же узнал узбекский «пчак». Александр Дмитриевич разрезал арбуз, с удовольствием откусил красную прохладную мякоть и стал вспоминать. Есть у него дома в собственной коллекции ножей несколько «пчаков», но их лезвия украшают маленькие пятиконечные звездочки, а здесь полумесяцы. Очевидно, этот нож намного старше своего хозяина и сделан до революции.
— Интересный у вас нож.
— Источился весь. У меня он уже почти пятьдесят лет да у хозяина, наверно, столько же прожил. В 1926 году послали наш казачий эскадрон в помощь Киргизскому кавалерийскому полку на борьбу с басмачеством. Слышали такой город, Джала-Лабад? Там стояли. Разгромили мы одного курбаши, тогда я себе ножичек этот на память и взял...
Все время, пока Дорохов ел арбуз, он перебирал в памяти разговор с Богдановым и старался в чем-то разобраться, но никак не мог понять, что именно его волнует. Не дослушав продавца арбузов, он ушел с базара. Что же его так насторожило в поведении или облике Богданова? Он вспомнил татуировки на его руках: на левом предплечье, снаружи — большой неуклюжий, от локтя до кисти, якорь, обвитый цепью. На правой руке спасательный круг, на пальцах той же руки четыре буквы: «Море» — обычные морские наколки, выполненные плохим специалистом. Обычные ли? Богданов сразу заметил, что Дорохов их рассматривает, и объяснил, что все это по глупости наколол, когда служил на флоте.
В городском отделе Дорохов сразу же, как вошел в кабинет, включил вентилятор. Пристроив пиджак на спинке стула, полковник достал из сейфа свои бумаги, оба тома прошлогодней кражи и начал листать документы.
Внезапно отодвинув в сторону недочитанное дело, на чистом листе бумаги Александр Дмитриевич нарисовал нож, «пчак», которым только что резал арбуз. Узкое, сточенное лезвие казалось нереальным, не законченным, и полковник пририсовал к первому второй нож, лезвием в противоположную сторону. И сразу старый нож превратился в хищный обоюдоострый кинжал. Александр Дмитриевич выбрал мягкий черный карандаш и обвил кинжал неширокой лентой. У вершины ручки лента закончилась злой треугольной головкой с раскрытой пастью, маленьким глазком и длинным тонким жалам.
Александр Дмитриевич полюбовался своим рисунком, даже посмотрел на него издали, словно проверяя, все ли ему в нем удалось, и хотел еще что-то дорисовать, но тут вошел капитан Киселев, и полковник свое «художество» отодвинул в сторону.
— Скажите, капитан, что такое «ЖДС»?
«Ну вот, вчера «холодок», сегодня «ЖДС». Кинжал какой-то со змеей нарисовал от нечего делать», подумал про себя Киселев, но сдержался.
— Железнодорожная станция, наверно, в сокращенном виде.
— И я так подумал. Но ведь у вас в городе нет железнодорожной станции.
— Нет, товарищ полковник! До ближайшей сорок километров.
— А может быть, у вас в городе есть какое-нибудь учреждение с таким сокращенным названием? Нате, прочтите сами, — и отдал записку, ту, что нашел в кармане халата Славина.
Киселев повертел записку, даже посмотрел на свет.
— Может быть, Александр Дмитриевич, это какой-нибудь Жуков Дмитрий Сергеевич!
— Возможно. Но самое интересное, что записку Славину принес Борис Воронин. Тот, что сидит у вас за мелкое хулиганство и рассказал о безобразиях дружинников. Не думал я, что он еще и в роли почтальона выступает.
— Давайте его вызовем и спросим.
— Конечно, спросим, только не сразу. Нужно поручить Козленкову его еще раз проверить и поподробнее собрать сведения об этом парне.
— Его половина городского отдела как облупленного знает.
— Неважно. Пусть заново Козленков поинтересуется. Впрочем, я ему сам об этом скажу. Что-то мне теперь вся эта история совсем перестала нравиться.