Александр Дмитриевич взял один пакет, запер номер и спустился на первый этаж к дежурной. Женщина удивленно взглянула на сверток в руках Дорохова и сказала, что думала, полковник будет пить чай у себя в номере. Но Дорохов ответил, что чаевничать лучше всего вдвоем.
Женщина накрыла салфеткой маленький столик, поставила два стакана в подстаканниках, тарелки с фаршированным перцем и домашними пирожками и ушла за чайником.
Когда чай, темный, точно устоявшийся гречишный мед, был разлит по стаканам, полковник предложил:
— Давайте знакомиться. Меня зовут Александр Дмитриевич.
— Знаю, знаю, — перебила женщина. — Дорохов, полковник милиции, прибыл к нам из Москвы, срок командировки неизвестен. Заглянула в вашу карточку. Меня зовут Нина Николаевна. Я дежурный администратор. В этой гостинице работаю уже лет двадцать. Начала еще в старой, тогда это была не гостиница, а дом приезжих, — Нина Николаевна отхлебнула чаю. — Вы к нам по делу Лаврова? — Дорохов кивнул. Нина Николаевна спохватилась: — Берите, пожалуйста, перец, пирожки, не стесняйтесь.
Дорохов положил себе перца, взял пирожок, стал с удовольствием есть. Нина Николаевна продолжала:
— Обоих я знаю. Сергей у нас тут в парикмахерской поначалу работал, года три как перешел в салон. Ничего был парень. Раньше они с матерью в соседнем бараке жили. Очень убивается женщина. Вчера встретила в магазине, идет вся в черном и сама черная... Мы с ней чуть не столкнулись, а она меня и не заметила. Жалко мне Сергея. Погиб уж больно глупо. Не знаю, что у них там с Олегом получилось. Люди разное говорят...
— Что же все-таки говорят, Нина Николаевна?
— Разное. Вам-то лучше знать, что правда, а что болтовня.
— Не успел я еще узнать-то. Только ведь приехал, сами знаете.
— Ну, одни рассказывают, что Сергей хотел расправиться с дружинником, только за что, никто не знает, а кто-то болтает, будто видел, как Сергей следил за Лавровым.
Дорохов насторожился, отставил стакан и хотел что-то спросить, но, видимо, решил дать Нине Николаевне высказаться до конца и продолжал слушать с еще большим вниманием.
— Другие ругают дружинников, мол, они распоясались, людям прохода давать не стали, нарочно убили парикмахера. Пристали к пьяному и били до тех пор, пока тот не скончался. Что здесь правда, что нет — не знаю. А Олег с моим внуком вместе учился, раньше часто бывал у нас. Парень он честный. В мать. Отца-то я мало знаю, а мать Олега, Калерия Викторовна, наш участковый врач. Справедливая женщина.
— Нина Николаевна, а кто рассказывал вам насчет того, что Сергей следил за дружинником?
— Кто-то говорил, но кто, убейте — не помню.
— Может быть, припомните?
— Если припомню, скажу обязательно.
Чайник опустел. Женщина стала убирать со стола. Дорохов поблагодарил ее, поднялся в номер и улегся в постель.
Он долго ворочался, изо всех сил старался заснуть, пробовал считать, вспоминал стихи. Ни один из способов не действовал. Чай? Чепуха... Что-то другое не давало ему покоя, вспоминались обрывки разговоров, лица, но все это забивала какая-то навязчивая мысль. Какой-то вывод, которого он, Дорохов, еще не сделал. За окном посветлело. Часы показывали без нескольких минут четыре.
Решение пришло внезапно. Дорохов вскочил, умылся и вышел из номера. Нина Николаевна удивленно взглянула на часы и, открывая парадную дверь, не вытерпела:
— Что это вам не спится?
— Видно, уж слишком крепкий чай был, поброжу немного и вернусь.
Дорохов быстро пересек пустую улицу, прошел под той самой аркой, где был убит Славин, и, не задерживаясь, вошел во двор. Миновав беседку, направился к кустам жасмина. Он стал медленно обходить их, пробрался в самую гущу. Там оказалась маленькая свободная площадка. Наверное, здесь не раз прятались мальчишки, играя в казаков-разбойников. Верхние ветки кустов были довольно редкими. Они полностью закрывали Дорохова и вместе с тем позволяли видеть весь двор: подъезд, где живет Крючков, и тротуар, идущий вдоль дома. Он опустился на корточки и обнаружил, что и внизу голые ветки не закрывали обзор. Чахлая трава была почти вытоптана, несколько молодых побегов жасмина сломано и засохло. Выше некоторые ветки также были надломаны. Ветки были сломаны на уровне его глаз, и Дорохов решил, что для мальчишек это высоковато. Придя к выводу, что в кустах кто-то прятался, полковник стал осматриваться. Нашел несколько окурков, но, рассмотрев, отбросил: за неделю они не могли приобрести столь древний вид. Нашел старую, со сломанными зубьями, расческу: она, видимо, тоже лежала здесь давно. Расширяя круг поисков, Дорохов выбрался из кустов и заметил небольшой шарик скомканной бумаги. Он поднял его, развернул, расправил и прочел: «Холодок. Москва. Фабрика Бабаева». Немного в стороне валялась еще одна скомканная обертка. Он хотел развернуть ее, но раздумал и снова забрался в кусты. Прикинув направление, в котором оказались конфетные обертки, был вынужден повернуться лицом к арке. Размахнувшись как можно сильнее, бросил скомканную обертку и, проследив за полетом, отправился ее искать. К величайшему удивлению Дорохова, рядом на земле лежал еще один тугой шарик. Бережно спрятав их в сигаретную коробку, полковник долго бродил вокруг кустов, но ничего больше не нашел. Теперь его интересовало, были ли конфеты в карманах Славина? Он хорошо помнил все, что было записано в протоколе: ключ, зажигалка, пачка «Беломор-канала», в которой осталось четыре папиросы, любительские права на управление автомобилем, тридцать два рубля денег. Но те, кто составлял протокол осмотра, могли и не записать, что в кармане была конфета или скатанная шариком обертка...