— У вас, надо думать, отпуск? — спросил Виклунд.
— Нет, — ответил Петтерсон. — Мне не полагается отпуск. Я просто езжу фотографирую, но мы решили остановиться здесь и отдохнуть.
— Он фотографирует женщин, — сказал сапожник.
— Это окупает себя? — спросил Виклунд.
— Это единственное, что себя окупает. Девочки. Все остальное журналы не берут. Берут девочек… Я, кстати, собираюсь завтра сфотографировать Выселки. Скажи об этом Эльне и старикам!.. Потом я сфотографирую памятник старины.
Виклунд засмеялся.
— Я всерьез говорю, — сказал Петтерсон. — Мне нравится памятник сапожника.
— Ты малость свихнулся, — сказал Виклунд. — Хотя я тоже чокнутый. Сижу один на хуторе, который за десять лет вродё бы укоротился, стал меньше, усох. А ведь, когда был жив отец, хутор считался большим. Теперь же я должен расширяться. Так мне все говорят. Банк дает какую угодно ссуду. Мне придется купить землю у Эриксона. Мне на что-то в этом роде уже намекали… И вот в самый сенокос жена уехала в Стокгольм!.. В следующий раз она, наверное, уедет еще дальше. Куда-нибудь за границу. Но это, наверное, будет даже дешевле… Ей не нравится жить здесь, в лесу. И я ее понимаю, хотя для меня это ничего не меняет. Я-то останусь здесь… Похоже, хозяйство мое все-таки вылетит в трубу. Но я должен остаться здесь. Скоро, кроме нас, в лесу никого не будет… И даже если бы я захотел, я все равно не могу оставить хутор. Никто не захочет сидеть здесь один. А я могу сидеть. Мне это ничего. Все мои воспоминания связаны с хутором, без них и я бы здесь не остался… А сын не пойдет по моей дорожке. Нет, похоже, что не пойдет. Ему десять лет, а он уже тянется к людям в поселок… Он считает, что дома у нас скучно. Дома и вправду скучно… Но только я считаю, что это ничего, что у нас скучно. У человека допоен быть талант на веселье, а у меня такого таланта нет. Иногда я приезжаю сюда ловить рыбу на удочку, вот и все мое веселье.
— Мы поставили сети, — прервал его сапожник. — Раньше на Выселках мы часто рыбачили.
— Ну, это было давно, — продолжал Виклунд. — А я ничего не успеваю. В общем-то, у меня не так много работы. Но каждым вечером ложусь спать и думаю: все-таки что-то забыл. Что забыл, мне так и не удается вспомнить, но вот, что позабыл сделать что-то, помню. И полночи не могу заснуть. Это, наверное, что-то вроде самогипноза… Но гипноз это или нет, а полночи не спишь… Сейчас машины работают быстро. У меня должно бы оставаться много времени. Но использовать его на себя мне все равно не удается. Наверное, и этому надо учиться. "Иной раз думаешь: в старину крестьянам приходилось легче. Они жали себе рожь серпами от зари до зари и не успевали думать ни о чем, кроме работы. А сейчас думать успеваешь, а мысли невеселые… Как у тебя, Петтерсон, остается время от работы? Фотографировать девушек занятие приятное.
— Не такое приятное, как считают. Кому приятно, а кому и нет. Почти все время уходит на уговоры. Девиц, которые хотят сняться на обложку, немного.
— Ну, наверное, в Стокгольме их хоть пруд пруди?
— В Стокгольме их тоже немного. Их везде мало. Те, кого стоило бы снять, соглашаются редко. А если соглашаются, то не хотят, чтобы фотография публиковалась. Так что не работа, а одна горильня… Но, конечно, назвать это тяжелой работой нельзя. Тут ты прав. Но, не снимая девочек, в нашем деле, в фотографии, не продвинешься. Да и ничего не заработаешь тоже.
— Вот как? — сказал сапожник. — Самое время идти домой.
— Я отвезу тебя, — предложил Виклунд. — Мне все равно нужно к вам. Мне нужен Эман. Хочу попросить его, чтобы он помог. Он сможет?
— Отчего не сможет, — сказал сапожник. — Эриксон приглядит за его курами. Старики измаялись, сами не знают, какую бы работу себе придумать.
— Силенка-то у него осталась? — спросил Петтерсон.
— У Эмана осталась, — сказал Виклунд. — У него осталась.
— Так я приду рано утром, — сказал сапожник, обращаясь к Петтерсону. — Мы должны вытащить сети рано утром.
— Во сколько?
— Примерно в шесть. Мы всегда вытаскивали сети рано. Я возьму с собой кофе в термосе… Да, пока не разошлись. Может, пойдем сорвем указатель?
— Оставь ты его! — сказал Виклунд. — Что тебе. Пусть твой памятник постоит еще немного. Дед мне много рассказывал об этом Ингве. Он его боялся. У Фрея была, кажется, старуха?
— Да, я помню ее, — сказал сапожник. — Она дожила до глубокой старости.
— Времена меняются, и мы вместе с ними, — сказал Виклунд. :
— Нет, тут ты ошибся, — сказал сапожник. — Мы не меняемся со временем. Просто становимся старше.
— Отец тоже так говорил, — подтвердил Виклунд.