— И часто такое случается? — спросил Петтерсон.
— Пару раз случалось. Была у меня на озере верша, но пропала весной в прошлом году. Наверное, кто-нибудь зацепил ее спиннингом и стащил на глубину. Озеро местами очень глубокое — шесть-семь метров, да еще такой же слой ила… Тому, кто здесь утонет, не позавидуешь.
Сапожник направил лодку в заслонявшие берег камыши.
— Давай говорить потише, чтобы не разбудить твою жену! Ей, наверное, непривычно вставать в восемь утра, — вполголоса сказал сапожник. — А мы с тобой на берегу еще попьем кофе.
Лодка ткнулась в берег, и сапожник вытащил ее на сушу.
— Судно прибыло в порт. На борту все в порядке. Они допили кофе из термоса. Булочки оставили Аните.
Сапожник вынул из кармана полиэтиленовый мешок и стал укладывать в него рыбу.
— Вот так, — сказал он, — сегодня мы порыбачили в море Тиберия. Мы поймали сто пятьдесят три рыбы… И хоть много было рыбы в сетях, но не порвались сети… Вроде бы собирается дождь. Конец отпускам!.. Ты с женой тоже уедешь?
— Скорее всего, — сказал Петтерсон. — Мы все-таки устроили себе отпуск на четыре дня. И провели его хорошо.
— Ты придешь фотографировать дома?
— Приду. Мы с Анитой придем после обеда.
— Сети можно, ставить и в одиночку, если работать осторожно, — сказал сапожник. — Старики не хотят рыбачить. А Эльна запрещает мне ходить на рыбалку одному… Мне нужно чем-то занимать себя, двигаться, делать что-то, а то я сам не знаю, что с собой сделаю Без дела ты — человек конченый… Мы становимся совсем старые. Я не знаю, что с нами будет… Наверное, в один прекрасный день нас просто уволокут отсюда.
— Ну нет, сапожник, — сказал Петтерсон, — тебе еще жить да жить, пока ты не станешь таким же древним, как Ингве Фрей.
— Я над этим думал. Не считай, что я над этим не думал. Многое может случиться за тридцать лет… Мы, конечно, будем цепляться за свои дома, пока хватит сил.
Сапожник собрался домой. Он положил термос и кофейные чашки в пакет с рыбой и связал сети.
— Спасибо за помощь! — сказал он Петтерсону.
— Тебе спасибо! Ты, сапожник, не беспокойся попусту. Никто за вами сюда не явится.
— А я так думаю, что явится… Слушай, Петтерсон! Ты сегодня рыбачил со мной в море Тиберия, к истинно, истинно говорю тебе: когда ты молод, то сам опоясываешь чресла свои и идешь, куда хочешь, но, когда ты станешь старым, возденешь руки небу и другой опояшет твои чресла поясом и поведет тебя, куда ты не хочешь… Вот так. Так все и есть.
XIII
Петтерсон разбудил Аниту только в десять утра. После того как сапожник ушел к себе на Выселки, он почти два часа провел у своего фургона, вышагивая по шоссе взад и вперед. Петтерсону казалось, что он напряженно вынашивает какую-то идею, в то время как на самом деле он впал в обычную для обитателей этих лесов задумчивость.
Аните захотелось после сна искупаться, и Петтерсону пришлось вывезти ее на лодке подальше от берега. Чяесь, ничего не опасаясь, он позволил ей нырнуть в воду. Сам он не купался. Он сторожил Аниту. Каким бы красивым ни казалось Петтерсону озеро, безопасным местом он его не считал.
На обратном пути к берегу он рассказал Аните о своей утренней рыбалке с ее новозаветной моралью. Он сказал ей, что они с сапожником поднялись ни свет ни заря и поймали на завтрак щуку.
— Поедим и сфотографируем дома на Выселках, — сказал он. — А потом двинем отсюда!
— Куда?
— В Стокгольм. Сядем в машину и рванем, не оглядываясь, к улицам моего детства. В мою дорогую древнюю Бирку, где, как мы здесь выяснили, не происходит ничего… Здесь же, в деревне, происходит слишком много чего. И хоть сапожник жалуется, что на Выселках стало тихо, здешняя тишина оглушила меня… После такого удара легко разувериться в жизни. Я сделаю все, что от меня зависит, чтобы не оставаться больше одному… Я стал плохо спать. Наверное, и мне тоже придется теперь бодрствовать по ночам и слушать, как шелестят камыши над морем Тиберия… Больше на беззаботность рассчитывать нечего… Ты ни на минуту не должна оставлять меня одного, Анита! Обещай!
— Это я тебе обещаю, — засмеялась Анита. — Никогда бы не подумала, что тебя можно так расшевелить. Тебе нужна нежность, мальчик.
— Мне не нужна нежность. Было бы сочувствие.
— Да, но как только ты ступишь на мостовые, по которым гулял с маменькой, сочувствия у тебя будет хоть отбавляй. А я тебе стану не нужна.