— Здесь красиво! — сказала молодая женщина, взглянув на верхушки деревьев над домами. — Красиво. Но зимой, наверное, скучновато?
— Да, — сказал сапожник, — пожалуй. Хотя скука для нас — вещь новая. И не зависит она, как мне кажется, от времени года. Конечно, зимой сюда к памятнику при-езжает меньше народу. Хотя, случается, приезжают. Памятник старины — забава для лета, для отпускников… Вы — тоже в отпуску?
— Да, — ответил молодой человек. — Сначала собирались за границу, но потом решили поездить здесь, у себя по стране. Мы уже побывали в Сконе и теперь едем к Эстерсуниу.
— И вы особо интересуетесь памятниками старины? — спросил сапожник, сам не зная, почему он задал этот странный вопрос.
— Особо мы ими не интересуемся. Смотрим все, что есть. Не так уж много в нашей стране достопримеча-тельностей. И здесь, в лесу, встретить памятник старины мы не ожидали.
Сапожник пристальнее взглянул на молодого человека. Потом сказал:
— Вы насчет лесов не думайте… Леса запросто могут отвести глаза кому угодно. В них много чего есть. Взять хотя бы наши большие города — они все находятся в лесу. Кроме Мальме в Сконе.
— Может быть, — сказал молодой человек, с удивлением взглянув на сапожника, который вдруг стал напоминать птицу, готовящуюся вспорхнуть в воздух. Сапожник отчаянно махал вытянутыми руками.
Сапожник махал руками по очень простой причине. Ему не хватало воздуха. Он помогал движениями рук работе своих легких.
И куда его черт понес? Он только что — и ведь никто его не заставлял — указал приезжим на камни от дома старого Фрея и сказал, что это — памятник старины. Он помнил дом, что стоял здесь, хотя не мог помнить самого Фрея. Но дом и жену Ингве Юсефу он хорошо помнил с раннего детства. Старуха дожила до ста трех лет и умерла, когда сапожнику было семь лет, а Эриксону и Эману — по десять. Их отцы общались с Ингве и рассказывали детям все, что сами слышали от Фрея о его жизни в девятнадцатом веке и что сам Фрей, в свою очередь, слышал от своих дедов о происходившем здесь в восемнадцатом и семнадцатом веках.
Вчерашний день у Выселок был долгий. Это только завтрашнего дня у них не было.
— Вы плохо себя чувствуете? — спросил молодой человек.
— Ничего, — сказал сапожник, — пройдет. Иногда мне не хватает воздуха. Трудно дышать. Я ведь немолодой, а своя болячка у каждого есть. Пойду домой. А вы, давайте, смотрите, если вам интересно.
— Мы пойдем с вами, — сказал молодой человек. — Мы оставили машину на лесной дороге. Может, она загораживает проезд.
— Вряд ли загораживает. Загораживать проезд тут некому.
— Откуда вы знаете, может, еще кому-то захочется взглянуть на памятник? Погода прекрасная, и проехать можно. Хотя мы про это не знали. На указателе, том, что на шоссе, не проставлено расстояние до памятника. А должно бы стоять. Вам бы это тоже не помешало. Люди знали бы дорогу на хутор.
«Сорву-ка я этот чертов указатель», — подумал про себя сапожник.
Они отправились обратно к мастерской Густафсона, и, когда проходили мимо летнего коровника, на глаза молодой женщине попался незнакомый предмет — косовина с приспособленным вместо деревянной ручки коровьим рогом.
— Что это? — спросила она.
— Это — косовина, — объяснил сапожник. — Палка для косы.
Женщина озадаченно смотрела на палку. Вещь эта была удивительная, ни на что не похожая.
— Красивая штука, — сказала она. Молодой человек тоже заинтересовался.
— Вы не продадите ее нам? — спросил он.
— Не знаю, — сказал сапожник. — Это — вещь Эриксона. Спросите у него! Да и к чему она вам? Уж покупать, так с косой.
— Нет, — сказала женщина, — она и так красивая. Особенно из-за рога. Смотрите, какой он гладкий!
— За рог удобнее держаться, чем за дерево, — сказал сапожник.
— Так вы думаете, этот самый Эриксон нам косовину продаст?
— Думаю, продаст, — сказал сапожник.
— Хотя, кто его знает, — вдруг добавил он, — Эриксон любит старые вещи.
— Вы не спросите его от нашего имени, может, он продаст нам ее за двадцать пять крон?
— За сколько? — переспросил сапожник. — Хорошо, я спрошу.
И спросил.
Эриксон вытянулся на стульчике, как старая сухая жердь. Он едва сумел выдавить из себя согласие. Ему отдали деньги, после чего молодые люди поблагодарили всех и ушли.
— Вот это да… — только и сказал Эриксон.
— Чудно, ничего не скажешь, — засмеялся сапожник. Эман не сказал ничего. Двадцать пять крон за старую косовину!
— Пошли сорвем указатель! — предложил сапожник. — Я задыхался, когда рисовал его, вот и напутал.