Ждать было нельзя. Умирать было нельзя.
Потому — никаких драк, Шаайенн. Не сейчас. И с этими — тоже.
Он на миг закрыл глаза, увидел всё.
В который раз.
Почувствовал всё. Каждую снежинку, каждый порыв ветра, каждый шаг, каждый вздох.
Все на местах.
Все ждут начала игры.
— Смотрите, — сказал он, распахнув глаза, и повел рукой в сторону. Снег заклубился вдали, белые тени вновь выступили вперед. Стали широким полукругом за его спиной. Вторую руку — выбросил вверх.
Оборотни послушно подняли головы.
Серое небо, редкий снегопад.
Тишина.
— Сейчас, — сказал Йен, сам покосился на небо. — Надо немного подождать.
Оборотни переглянулись. Оглядели волков.
— Еще немного, — пообещал Йен, понимая, что выглядит так, словно тянет время.
Он, собственно, и тянул.
Оборотни переглянулись еще раз. Главный подозрительно прищурился.
— И еще-е-е… — повторил Йен.
И — наконец издали долетел рев виверн. Они приближались стремительно, дикие, огромные, неподвластные никому.
Кроме Затхэ.
Рев был уже рядом. Стал оглушительным.
Только что серое небо почернело: виверны, хлопая крыльями, закружили над головами.
— Нужны еще доказательства? — спросил Йен и прежде, чем оборотень ответил, продолжил. — Я дам тебе их. Я дам их всем.
Оглядел скалу. Они уже выглядывали из своих нор. Некоторые — высунувшись наружу, некоторые — издали, так, что были видны лишь желтые отблески глаз. Из щели, что была чуть ниже остальных, едва ли не над самой землей, высунулось совсем мелкое существо. Ребенок. Волчонок.
Йен быстро перевел взгляд с него.
Он почему-то не думал, что тут будут дети. Что оборотни бывают детьми, а дети — оборотнями.
Йен помнил: детей нужно особенно беречь, Нивен так говорил. Дети почему-то важнее взрослых. И убивать, согласно Нивену, вообще-то никого нельзя, но детей — совсем нельзя. Что бы Нивен сделал, если бы точно знал, что в бою погибнут родители звереныша? Выживет ли без них звереныш? И если нет — это как, считается?
“Нивена рядом нет, — напомнил себе Йен. — И хорошо”.
Заговорил громче, и теперь через него говорил Затхэ: совсем чужой голос, рокочущий, тяжелый, мощный.
“Почти как у папы”, — подумал Йен, но постарался не ухмыляться — а то еще голос испортится.
— Даар принадлежит мне! Горы принадлежат мне! Вы все — мои дети! И мир вокруг — ваш! Я пришел, чтобы наконец отдать его! Я слишком долго возвращался, слишком долго шел к себе и к вам! Но теперь — я здесь!
Они зашумели, что-то радостно выкрикивали, кто-то даже хлопал, но Йен не слышал. Слишком громко говорил Затхэ.
— В наших горах бродит слишком много разной дряни, — продолжал он. — И завтра мы начнем очищать их. Для себя! Сначала — уберем великанов с гномами, потом — доберемся до людей! Даар будет нашим!
Они закричали, завыли, захлопали. Один чуть не вывалился, слишком далеко свесившись.
И только оборотень, что вышел к нему первым, прокашлялся, привлекая к себе внимание. Йен вопросительно уставился на него.
Удивленно подумал: “Тебе мало? Я тебе показал Снежных волков и виверн! Я тебе пообещал Даар и мир! Чего тебе еще? Остальные вон как радуются! Неужели тебя все-таки придется убивать?”
— Затхэ, — заговорил тот, уважительно склонив голову, и Йен подумал: “ну, может, и не придется”, — мы благодарны, что…
— Стоп! — снова сказал он, и это теперь опять говорил Йен.
Оборотень осекся.
— Тебя как зовут? — спросил Йен.
Тот еще раз поклонился и представился: