Он руками взялся за голову, прокрутил ее на место, заканчивая оборот, и еще чуть дальше — чтобы вновь посмотреть на Рена, проверить, может, хоть теперь этот кусок камня занервничал.
Нет, ничего, пусто.
Ни тебе страха, ни сожаления. Темный беспросветный холод в глазах, все та же жесткая усмешка и вопрос:
— Уверен?
Ух’эр вопросительно вздернул брови. А Рен объяснил вопрос:
— Уверен, что тебе будет весело? — передразнил. — “Даарцы”! — и тут же, без перехода, с нажимом спросил. — Это твое царство или твоего брата? Почему ты прикидываешься слабым? В своих же владениях!
— А почему ты никак не сдохнешь? — ощерился Ух’эр.
Рен хмыкнул и пожал огромными плечами:
— Ну я-то хотя бы могу ответить на вопрос, — и правда ответил. — Ты знаешь, что в Дааре сейчас неспокойно. Я хочу увидеть, чем все закончится.
— И чем ты собираешься это увидеть? — удивился Ух’эр. — Ты же там почти мертвый лежишь. Ты не вернешься, глупец, даже если очень меня разозлишь — не в моих силах вышвырнуть отсюда того, кто пробыл здесь так долго, чья нить жизни уже почти оборвалась.
— Я не вернусь, — легко согласился Рен. — Но ты можешь мне всё рассказть.
Ух’эр хмыкнул, шевельнул пальцами — издалека Рену в лицо со свистом метнулся сгусток смолы. Залепил, заткнул ненадолго, тот отстал, отдирая его с лица.
“Слабеет”, — злорадно подумал Ух’эр.
Был бы силен как раньше — смола бы просто рассыпалась пеплом. То ли человека тоже вымотали эти прыжки из сна в сон, то ли и правда вот-вот помрет.
“И тогда-а-а…” — многообещающе протянул про себя Ух’эр.
Рен отлепил таки смолу, догнал и спросил:
— Кто такой Нивен?
Ух’эр оглушительно чихнул — мощным порывом ураганного ветра человека швырнуло о скалу вдалеке. Ух'эр проводил того взглядом, ухмыльнулся.
“Попробуй догони теперь”
Все слабеют, рано или поздно.
Ух’эр же — понемногу набирается сил.
Что до Лаэфа — может, и правда пора прекращать играть с ним в игры. Ух'эр просто привык играть, а как иначе, когда знаешь: Лаэф сильнее. Лаэф, Заррэт, сестры — все они старше и сильнее.
Но так было до того, как они оказались здесь. Как и глупый человек — в его когтистых лапах. Так может, пора наконец применить когти?
— Стоп! — резко сказал себе Ух’эр и послушался: остановился.
Осторожно повернул голову вокруг своей оси, чтобы проверить, не приблизился ли человек, не оказался ли рядом, вновь пренебрегая созданными Ух’эром правилами игры.
Но человека все еще не было. Значит, он все еще не может нарушать правила.
“Стоп, — повторил Ух’эр про себя. — Он вообще все правила пытается нарушить, гад мелкий! То есть, крупный, конечно, но все равно мелкий. Жалкий. Попал в ловушку — и теперь пытается сломать ее изнутри, пытается расшатать всю систему, заставить меня вести себя иначе, а остальным тогда придется иначе реагировать… Я покажу когти, они — зубы.
Заново подеремся. Он этого добивается. Хоть и знает, не может не знать: выхода-то у него все равно нет. И они, если попадется им под руку, порвут его в клочья куда скорее, они не будут ждать, пока все его друзья с детьми для представления соберутся…”
Впрочем, Ух'эр прекрасно понимал, что человек потому так и действует, что выхода нет. Так действовал бы, наверное, и сам Ух’эр: попытался бы напоследок нанести максимальный ущерб. Всем и сразу.
Устроил бы серьезную заварушку, после которой и помирать уже не так жалко...
***
Нивену казалось, он уже умер. Раза так три-четыре.
Он почти не помнил, как добрался сюда. Кажется, несколько раз терял сознание. Кажется, в теле не было ни единой мышцы, которая бы не болела от перенапряжения. И даже руки, которых он уже давно толком не чувствовал чувствовал, то и дело простреливала изнутри острая боль.
А потом он увидел горы. Все еще далекие, подернутые дымкой и мелкие — как игрушечные.