Ему хотелось, чтобы он ошибался.
И только один вывод можно было сделать из того, о чем Затхэ попросил Ух'эра.
Тот самый, неправильный вывод.
Рен вдруг почувствовал, что идти тяжело. Впервые здесь — идти тяжело. Устали ноги, дыхание сбивается. И что-то тянет в груди.
“Пора? — подумал он. — Уже пора умирать?”
Медленно, осторожно сел прямо на землю. Он в конце концов, очень устал. Он хотел знать, чем все закончится — потому держался. Но теперь, кажется, узнал.
Значит, пора?
Почувствовал, как совсем рядом, в нескольких шагах за спиной, шелохнулся воздух.
“Сейчас будет Ух’эру радость,” — мрачно подумал он, но подошел не Ух’эр.
По широкой дуге обошла и застыла напротив рыжая девчушка, невысокая, в коротких тонких одеждах, которые едва прикрывали острые груди и совсем не прикрывали тонкие ноги. Короткие рыжие волосы были по-мальчишески взъерошены, а красивые, мягкие черты лица казались смутно знакомыми.
Она осторожно шагнула ближе, присела напротив. Одной рукой уперлась в землю рядом с собой, вторую сунула в рот. Хрустнула ногтем в зубах.
— Не грызи, — бросил ей Рен и хлопнул по руке, чтобы вынула изо рта.
Она изумленно подняла тонкие брови. Глянула на свою руку, потом — на его. Потом — в глаза. По-человечески нерешительно, словно колебалась, не была уверена, о чем с ним говорить: остановиться на ногтях или перейти к другому, куда более важному.
— Я — Даарен, — сказал он.
— А то я не знаю! — фыркнула она. — Брат считает, что такой умный, что ото всех спрятался. Но он забыл — я стала видеть гораздо лучше. А в последнее время — и слышать, — и рыжая подмигнула заговорщицки, мол не говори Ух’эру, пусть это будет нашей тайной.
Не представилась, зараза.
“Которая же ты?” — думал Рен. Пытался вспомнить, как выглядят Мертвые богини, но рыжие волосы неуместно напоминали только о Шаайенне.
У него были точно такие же, правда, не торчали так во все стороны — падали мягкими волнами на плечи. И сам он всегда казался мягким, смешливым, то ли чересчур расслабленным, то ли просто слабым. Рен всегда радовался про себя, что старший — Рэй. Из Рэя что-то могло получиться.
И только со временем, намного позже, чем надо, он понял: Йен не мягкий. Йен холоден и расчетлив, а за смешливостью прячет злобу.
И еще позже, когда стало совсем-совсем поздно, когда уже почти умер, вот буквально несколько мгновений назад понял: Йен не слабый.
— Ты думаешь о нем, — тихо сказала рыжая, решившись таки говорить серьезно. — Он и мой сын тоже.
Рен, скользя бездумным взглядом по ее чертам, принялся вспоминать имена богинь, хоть одно из имен: вдруг угадает? Потому что если этого не делать, в голову лезли воспоминания и Йене. А ему и без них сейчас было больно.
Она легко развернулась и уселась теперь не напротив — рядом с ним. Обхватила колени, продолжала заглядывать в глаза.
Рен чувствовал это, но смотрел уже не на нее — в бесконечную серую даль.
— Зачем он это? — тихо спросила рыжая. — Зачем он про Сеть? Я не понимаю…
“Ты и не поймешь, — подумал Рен. — Ты одна из глупых божков. Вы так не делаете. Это очень по-человечески, не по-вашему…”
Рыжая еще долго всматривалась в глаза, ожидая ответа. Потом поняла, что не дождется, и спросила другое:
— О чем ты думаешь?
Рен покосился на нее, коротко, невесело усмехнулся и — вдруг как-то само собой получилось — потрепал по рыжим волосам.
— Думаю, что не повезло мне с родственниками.
Она еще мгновение смотрела на него непонимающе, а потом вдруг разразилась визгливым заливистым хохотом.
Хохот перешел во всхлипы. Рыжая спрятала лицо в ладонях, а Рен, так и не убравший руку от ее головы, осторожно обнял за плечи.
Она уткнулась в него носом, продолжая всхлипывать, а потом — и вовсе сползла на колени. То смеялась, то плакала, а он задумчиво гладил, словно пытался убаюкать. Успокоить.
Хотя кто в состоянии успокоить мать, которая вот-вот потеряет своего ребенка? И в который, интересно, раз?
— Он все сделает правильно, — сказал Рен, будто это могло как-то ее утешить.