– Не усердствуй, – уговаривал его Эрик. – Нам торопиться некуда. Не загоняй себя.
– Сам знаю, – огрызался Чарльз, тихо бесясь от собственной беспомощности и того, что он, взрослый мужчина, учёный, не в состоянии справиться с тем, что играючи решают шестилетки. Впрочем, занятия постепенно давали свои плоды – через какое-то время Чарльз начал замечать, что думать, запоминать, прослеживать логические цепочки и связи стало значительно легче. Его энтузиазм возрос, и теперь Эрику пришлось применить власть, чтобы удержать пациента от излишнего рвения. Он установил жёсткий лимит – не больше двух часов тренировок подряд – и строго его придерживался, не смягчаясь в ответ ни на какие просьбы.
Физическое самочувствие Чарльза тоже постепенно улучшалось, и спустя две недели он впервые, хоть и с помощью Эрика смог встать и пройти несколько шагов до окна. К этому времени он уже перестал дрыхнуть как сурок большую часть суток, и лежать просто так в перерывах между кормёжкой и занятиями становилось скучно.
Они начали подолгу беседовать, перебирая сохранившиеся воспоминания Чарльза и сравнивая их со знаниями Эрика. Оказалось, что амнезия Ксавьера не касается академических знаний, и Чарльз сам слегка удивлялся, сколько, оказывается, всего хранится в его голове. Сравнение с пустым чердаком всё же было неуместным: чердак-то оказался заполнен, жаль только, что ни единой личной вещи там не осталось. Эрик, впрочем, если и отставал от него по части образованности, то ненамного. Если не касаться профильных знаний, полученных ими в университетах, то выходило, что Эрик куда меньше Чарльза интересовался историей, искусством и литературой, но зато действительно много путешествовал и мог рассказать о разных странах немало занимательного. И если Чарльз, как выяснилось, отлично говорил по-французски и хорошо читал по-немецки, но испанский и итальянский хотя и опознал на слух, но понял лишь несколько слов, то Эрик всеми перечисленными языками владел свободно.
Едва утвердившись на ногах, Чарльз тут же покинул свою уютную, но уже осточертевшую комнату, и выполз наружу, правда, пока не дальше гостиной, откуда открывался изумительный вид на горное озеро с гладкой, как стекло, водой. Одноэтажный дом стоял на самом берегу, и от дверей в воду тянулся небольшой причал, хотя никаких лодок видно не было. Дом, кстати, и впрямь оказался небедным: мебель из гнутого ореха и красного дерева с гобеленовой обивкой, камин, дорогие безделушки, шкуры на полу, звериные головы на стенах. «Охотничьи трофеи?» – спросил как-то Чарльз, кивнув на клыкастого кабана прямо над камином, но Эрик лишь усмехнулся:
– Что ты. На животных не охочусь. Это осталось от прежнего владельца, я просто приобрёл дом со всей обстановкой.
«А на кого охотишься?» – чуть было не спросил Чарльз, но одёрнул себя – едва ли стоило придавать большое значение случайной обмолвке.
– Давно приобрёл? – вместо этого спросил он.
– Да вот как раз после того, как тебя подстрелили.
Куда именно его подстрелили, Чарльз уже знал – ещё на второй день, до визита врача, он попросил у Эрика зеркало. Оттуда на него глянуло исхудавшее лицо мужчины неопределённого возраста: если не знать наверняка, то можно дать плохо выглядящие двадцать пять, но можно и все сорок. Большой нос, серо-голубые глаза, чёткий изгиб губ… Каштановые волосы были коротко острижены, ещё более подчёркивая впалые щёки, и всё равно было видно, что с одной стороны они короче, чем с другой. Видимо, выбривали – решил Чарльз, проведя рукой по голове и нащупав над ухом шрам.
– Пуля застряла у тебя в черепе, к счастью, не пробив кость, – объяснил наблюдавший за ним Эрик. – Мелкого калибра, да ещё рикошетом… Иначе мы бы с тобой сейчас здесь не сидели. Но напугал ты меня тогда знатно – лежишь, не шевелишься, и из головы кровь течёт.
Тогда у Чарльза опять не нашлось сил расспрашивать об обстоятельствах, но позже, когда он попытался узнать побольше, ответы Эрика снова показались ему уклончивыми. Да, случайная разборка. Кого с кем, он не знает. Нет, Чарльз там был точно ни при чём. В Майами? Да, в Майами.
– А что мы там делали?
– Отдыхали, – хмыкнул Эрик. – Море, пальмы, песочек… Отличный отдых вышел.
Постепенно Чарльз обошёл весь дом – впрочем, тот был невелик, гостиная, четыре спальни и веранда. Несмотря на роскошь и уют, выглядел он на удивление безлико, словно интерьер проектировал дизайнер, обладавший хорошим вкусом, но не индивидуальностью. О самом Эрике жилище тоже говорило на удивлении мало – то ли из-за того, что он поселился в нём недавно, то ли потому, что Эрик был большим аккуратистом и поддерживал уже заведённый порядок, кладя каждую вещь на её место и не пытаясь что-либо переделать. Правда, как выглядит его спальня, Чарльз не имел представления – Эрик его туда не приглашал, а зайти в чужую комнату без разрешения Чарльзу и в голову не пришло. Удивительно было также, что, несмотря на всю роскошь, в доме не обнаружилось ни радио, ни телевизора. Не было даже газет, так что когда Чарльз дозрел до того, чтобы начать интересоваться внешним миром, оказалось, что брать информацию просто негде.
– А зачем здесь газеты? – пожал плечами Эрик. – Это место для того и предназначено, чтобы отдохнуть от всего и побыть наедине с собой. Так что отдыхай, Чарльз, и ни о чём не думай – никуда от тебя мир не денется.
Попытки убедить его, что Чарльз уже устал от пребывания наедине с собой и Эриком – не подумай дурного, я вовсе не говорю, что не рад тебе, но мне одиноко! – принесли лишь частичные плоды. Кое-что Эрик всё-таки рассказал. О кончине Нильса Бора и Роберта Фроста. О появлении в Англии неких «The Beatles», чей альбом рекордное время держится в хит-парадах. О том, что Нобелевскую премию по биологии получили Уотсон и Крик за расшифровку структуры ДНК, по литературе – Джон Стейнбек, а по физике – Ландау. Но говорить о политике Эрик отказался наотрез, посоветовав не забивать всякими тяжёлыми материями и без того не слишком здоровую голову. Спорить с ним было то же самое, что спорить с растущим у веранды дубом. А на вопрос, когда Чарльз, по его мнению, окрепнет достаточно, чтобы его голова вновь стала подходящей для тяжёлых материй, Эрик отделался туманным «посмотрим».
Так и получилось, что из всех видов развлечений им были доступны только книги и шахматы. Впервые увидев доску в ящике стола, Чарльз очень обрадовался, и тут же спросил Эрика, умеет ли тот играть. Однако Эрик слегка притушил его энтузиазм, сказав, что играть-то умеет, но не уверен, станет ли Чарльз в его нынешнем состоянии достойным противников. И оказался прав – их первая партия растянулась на три дня, потому что Чарльз быстро уставал сидеть над доской, и в конце концов Эрик разгромил Чарльза подчистую.
– Вообще-то, ты сильный игрок, – утешающее сказал он, собирая фигуры. – Думаю, в следующий раз ты так просто не сдашься.
Чарльзу, у которого пот тёк по спине, и кожу головы стянуло и покалывало, отнюдь не казалось, что он сдался просто, но возражать он не стал.
Из книг же в доме оказалась только беллетристика в количестве нескольких десятков томов. Эрик, видя разочарование Чарльза, клятвенно пообещал со временем добыть ему что-нибудь посерьёзнее, включая биологические научные журналы, чтобы Чарльз ознакомился с продвижением науки за то время, что пролежал в отключке – видимо, научные материи, в отличие от политических, опасений своей тяжестью не внушали. Пока же приходилось довольствоваться Агатой Кристи, уже, увы, покойным Фростом и непереведённым Томасом Манном.
Через какое-то время Чарльз почувствовал в себе достаточно сил, чтобы, опираясь на трость, спуститься с веранды и немного прогуляться вокруг дома. И тут его поджидал очередной сюрприз. У дома не было гаража – только навес. И никаких машин ни под ним, ни в пределах видимости Чарльз не заметил.
– Да, я не держу здесь машины, – невозмутимо подтвердил Эрик. – И вообще не держу, обычно путешествую самолётами, а когда едешь на небольшое расстояние, всегда можно взять такси или прокат.