– А, знаю я эту песню, – вместо приветствия сказала Эмма, выглядывая из спальни. – Себастьян её особенно любил.
– Себастьян?
– Шоу-у, – Эмма широко зевнула, прикрыв рот ладонью. – Сделай погромче.
Она снова скрылась в своей комнате. Чарльз, на правах оставшегося за хозяина, поставил вариться кофе и зажёг плиту под сковородкой. К тому времени, когда Эмма вышла, омлет был уже готов.
– Как мило, – сказала Фрост, присаживаясь к столу. – Эрик обычно подобной галантностью не отличается.
– Эмма… Я ведь могу вас так называть?
– Угу.
– Вы ведь знаете, что со мной произошло?
– Конечно. Эрик ввёл меня в курс дела настолько подробно, насколько это вообще возможно.
– Тогда вы не удивитесь, если я буду задавать вам вопросы о себе и об Эрике.
– Не удивлюсь, – кивнула Эмма. – Но, боюсь, что мало чем смогу тебе помочь. Тебя я почти не знала.
– Почти?
– Мы встречались всего раз или два, и то мельком.
– Кажется, я вас узнал.
– Правда? – Эмма остро взглянула на него. – Эрик, безусловно, будет рад услышать, что к тебе возвращается память.
– Признаться, я в этом не уверен. По-моему, я видел вас в бреду, когда лежал без сознания.
– Хм-м… Даже не знаю, возгордиться ли мне, что уже являюсь кому-то во снах, или ужаснуться, что меня видят в кошмарах.
– Это не было кошмаром, – улыбнулся Чарльз. – Всего лишь… видение. Смутная картинка.
– Что ж, раз память начала пробуждаться, возвращение других воспоминаний – вопрос лишь времени.
Чарльз кивнул, хотя и не разделял её энтузиазма. Чем дальше, чем больше он вообще сомневался, а не примерещилось ли ему сходство Эммы с женщиной, явившейся ему в том болезненном сне. Та источала холод, а эта, что сидит напротив, живая и дружелюбная, пусть и бесцеремонная.
– Так чем мы теперь займёмся? – спросила Эмма, расправившись с завтраком. – Эрик говорил, что тут можно искупаться?
– Да, вода тёплая.
– Составишь мне компанию?
Плавала Эмма хорошо, и если Чарльз привычно двинулся вдоль берега, она сразу рванулась на глубину и доплыла почти до середины озера. Вернулась, плеснула на него водой и крикнула:
– Давай наперегонки!
– Ладно, только не очень далеко.
– Да, я помню, что тебе не стоит переутомляться. До причала, идёт?
Они рванули вперёд, и Чарльзу пришлось поднапрячься, чтобы её обогнать. Потом они выбрались на мосток и растянулись на промокших от натёкшей с их тел воды досках, подставляя бледную кожу солнцу. Берег озера и дом были скрыты тенью деревьев, но здесь можно было загорать вволю.
– Горное солнце, – заметила Эмма. – Можно обгореть.
– Мы осторожно, – Чарльз улыбнулся, щурясь на небо. – Хорошо…
– Угу.
– Жаль, что Эрика нет.
– Ничего, мы и без него повеселимся.
Чарльз посмотрел на неё, вспомнив предупреждение Эрика. Однако попыток сесть ему на голову Эмма пока, вроде, не предпринимала.
После они ещё поплавали, а потом Чарльз пошёл готовить обед. Готовил он хуже Эрика, но всё же вполне прилично, так что даже удостоился слегка насмешливого комплимента: видно, миллионеры в наши дни не держат поваров, а учатся справляться на кухне сами. Чарльз пожал плечами и сказал, что, скорее всего, научился во времена студенчества, после чего попытался выяснить, не были ли они знакомы уже тогда. Шар был кинут наудачу, но Фрост категорично заявила, что познакомилась с ним ещё позже, чем с Эриком, а именно – прошлым летом.
– Собственно, это он нас и познакомил, – уточнила она.
– Как это случилось?
– Ну, я была в гостях у ещё одного человека, ты его точно не знаешь, и тут вломились вы двое. Точнее, вломился Эрик и привёл тебя с собой. Он иногда, знаешь ли, бывает довольно импульсивен, – с усмешкой добавила Эмма.
– Надеюсь, мы не испортили вам визит.
– Ну, что ты. Было весело.
Проигрыватель они снова включили вечером, когда темнота сгустилась за окном, и из леса начали доноситься таинственные и жутковатые ночные звуки. Чарльз предложил Эмме самой выбрать пластинку, и та остановилась на тягучей блюзовой мелодии с подвывающим саксофоном. Потом уселась на диван к Чарльзу, да так близко, что ему пришлось слегка подвинуться.
– Любишь блюз? – спросила она.
– Кажется, предпочитаю что-то более бодрое.
– Не удивлюсь, если ты окажешься любителем классики. Скучный кабинетный учёный, старомодный и обстоятельный.
– У меня ещё не было возможности выяснить свои музыкальные предпочтения. А что, я действительно выгляжу скучным?
– А разве нет? Мы тут так чинно сидим, словно нам уже по сто лет. Человек, любящий развлечения, уже давно пригласил бы даму танцевать.
Чарльз, усмехнувшись, встал и протянул ей руку. Танец вышел медленным и не особо зажигательным, если не считать того, что Эмма прижималась к нему всё теснее. Попытки вежливо отодвинуться ни к чему не привели, а оттолкнуть её было бы грубо…
А почему бы и нет, в конце концов, подумал Чарльз. Он мужчина, у него, по свидетельству Эрика, нет ни жены, ни невесты, и он уже достаточно долго предавался воздержанию. Неси это какой-то вред его здоровью, дотошный Эрик, весьма оным здоровьем озабоченный, уж верно проконсультировался бы с врачами и не стал бы предлагать столь откровенно.
А потому, когда музыка смолкла, и Эмма нетерпеливо прижалась губами к его губам, он не стал противиться.
Луна светила б прямо в окно, когда бы не нависшие над домиком кроны деревьев. Они скрывали ночное светило своей густой листвой, и только когда ветер покачивал ветви, лунные отблески метались по стенам и потолку.
– …А откуда у Эрика его состояние? – спросил Чарльз.
– Унаследовал, – голос почти уткнувшейся ему подмышку Эммы звучал слегка невнятно. – От своей многочисленной в прошлом родни. Он – последний в роду, вот и сосредоточил в одних руках всё богатство.
– А что случилось с его роднёй?
– Ты не знаешь? – Эмма подняла голову, и кончики её волос скользнули по обнажённой коже его груди.
– Нет.
– Эрик – еврей, родом из Германии. И когда там к власти пришли нацисты, его семья не успела эмигрировать.
– О, – произнёс Чарльз. «Американцы запустили в космос нового астронавта», – вспомнилось ему. Теперь понятно, почему «американцы», а не «наши».
Некоторое время они молчали, потом Эмма снова опустила голову Чарльзу на плечо и поёрзала, устраиваясь поудобнее.
– Как же ему удалось спастись?
– Точно не знаю – ты, должно быть, и сам заметил, что к нему не больно-то подступишься с вопросами, тем более на личные темы. Но если ты приглядишься, то, возможно, увидишь у него на руке татуировку – цифры.
Секунду Чарльз соображал, при чём тут цифры, но потом вспомнил и кивнул, хотя едва ли Эмма в темноте могла разглядеть его движение.
– Так значит, Эрик побывал в концлагере.
– Выходит, что так.
Что ж, подумал Чарльз, это многое объясняет – мизантропию Эрика, его постоянную насторожённость, то, что он, даже находясь наедине с тем, кого называл другом, не мог полностью расслабиться. Стало немного обидно, что он, с кем Эрик делит стол и кров, узнаёт такие вещи через вторые руки. Но, в конце концов, каждый имеет право на свои тайны.
– Как ты думаешь, когда Эрику надоест здесь сидеть?
– Тебе уже надоело?
– Ага. Кажется, я предпочитаю общество уединению.
– Ну, скажу по личному опыту, Эрик может изображать рака-отшельника очень долго. Возможно, годами. Однако в данном случае всё упирается в тебя. Эрик ждёт, когда ты выздоровеешь.
– Да я уже почти здоров…
– Ключевое слово – почти.
– Ладно, – уступил Чарльз. – Но почему моего выздоровления обязательно надо дожидаться в отшельничестве?
– Это ты у меня спрашиваешь? Вот вернётся Эрик, у него и спросишь.
– Я спрашивал, – уныло сказал Чарльз. – Но он либо отшучивается, либо отмалчивается. Так что, боюсь, сидеть нам здесь не один месяц. Иногда мне кажется, что он чего-то ждёт, но со мной это никак не связано. Ну, или не связано напрямую с моим здоровьем.