— Вашими бы устами, да мед пить.
— Так хочется в бой?
— Я пришел на флот, когда война с турками уже закончилась, всю жизнь только и делал, что готовился к войне, серьезно так готовился, без дураков. Поначалу это была просто юношеская восторженность, потом повзрослел, но от того, что ума поприбавилось пыла ничуть не утратил и продолжал совершенствоваться, знакомиться со всем новейшим, до чего вообще мог дотянуться, по боевой подготовке неизменно в первых был. Я всю свою сознательную жизнь готовился постоять за Родину, а как пришел момент оказался не у дел.
— А как так случилось, что будучи на хорошем счету вы не смогли сделать карьеру?
— Ну, не всем ведь быть адмиралами, — но увидев, что Песчанина ответ не удовлетворил, махнул рукой и закончил, — пустое, Антон Сергеевич.
— Ну, нет, так нет, — Антон поднял трубку, — Машинное, стоп машина. В дальнейших командах необходимости не было. Акустик на вахте, а стало быть, как только машина остановится сразу же примется обшаривать окружающее пространство. Не сказать, что ночь была из самых темных, но все же безлунная, так что работа для гидрофонов имелась.
Машина замерла и ставший уже привычным гул работающих механизмов прекратился. Едва это произошло, Василий тут же нахлобучил головные телефоны и устроившись поудобнее начал вращать маховики настройки гидрофона. Дело привычное, чего уж там. Оно конечно, в Охотском-то море не так часто приходилось практиковаться, но как только вышли в Японское, а уж тем паче приблизились к проливу, то работы было столько что только и успевай поворачиваться.
С начала похода, Василий уже успел окончательно перепутать день и ночь, так как его вахты были только по ночам, днем ему давали отоспаться, мало того, его никогда не привлекали на приборку или на другие работы, если только прибраться у себя в посту и это все. Антон Сергеевич, ну то есть их благородие, строго-настрого запретил трогать акустика. И то верно. Камни носить не приходится, но за ночь так наслушаешься, что к утру голова как чугунная, едва донесешь ее до подушки и все, словно свет выключают. А ему нужна светлая голова, чтобы не услышать того чего и нет вовсе и наоборот, не пропустить то, что появилось.
Маховики вращаются, чисто. Стоп, а это что. Так, подправить, еще чуток, еще малость, нет назад. Есть. Странный звук. Вроде как похоже на тот, что слышал на пластинке, но другой, ну это-то понятно, а вот характер звука… Ну да, крейсер. Нет, точно крейсер.
Несмотря на то, что с практическим опытом у Малкина было слабовато, работал он над овладением специальности весьма вдумчиво, если бы ленился, то нипочем не записали бы в основной состав, а так вот он, на "Росиче", а не на "Чукотке" и не гадает: возьмут в экипаж миноносца или нет. Так что очень много времени он посвящал прослушиванию пластинок с записями шумов самых различных кораблей, какие только сумели записать в НИИ. Мало того, он был уверен, что непременно сумеет опознать те суда, шумы которых неоднократно прослушивал, но они пока не попадались, впрочем, в этом нет ничего удивительного, эвон сколько кораблей понастроено.
— Ваше благородие, акустик, пеленг семьдесят, шум винтов, цель одиночная, классифицирую крейсер, большая дальность.
— Принял. Сигнальщик, цель по пеленгу семьдесят, — Антон положил трубку и хищно улыбнулся: да пошло оно все. Ну нет больше мочи терпеть. А потом, пусть еще поймут, что это было. Все, решено. Песчанин вооружается гарнитурой радиостанции, радист сейчас отдыхает, он ведь не железный, опять же один, так что радиостанция настроена на телефонный режим с коим любой вахтенный вполне себе справится, — "матка", здесь "ноль первый", прием, — можно обойтись и без позывных, прослушивать все одно некому, но лучше уже начинать привыкать.
— "Ноль первый", здесь "матка", прием.
— Пеленг семьдесят, обнаружен корабль, предположительно крейсер, большая дальность. Отворачивайте на курс двести семьдесят, — крюк изрядный выйдет, но лучше так, уже через пару часов начнет светать, так что лучше пусть матка держится подальше.
— Пеленг семьдесят, предположительно крейсер, отвернуть на курс двести семьдесят. Прием.
— Все верно. Подтверждаю. Прием.
— Принял. Выполняю. Конец связи.
— Ваше благородие, по пеленгу семьдесят, цель не обнаружена.
Ага, это сигнальщик. Значит идут с потушенными огнями. И что это значит. А то и значит, что это японец, к гадалке не ходить, блюдут светомаскировку. Ну-ну. А мы поглядим, кто это там такой умный.
— Машина, полный вперед. Курс семьдесят, — вода под кормой забурлила и потерявший было ход миноносец, вновь начал увеличивать скорость, рулевой послушно переложил штурвал и "Росич" слегка завалившись начал менять направление движения.
— Я правильно понимаю, Антон Сергеевич, вы собираетесь его атаковать.
— Правильно, Виктор Михайлович, — Антон включил колокола громкого боя и по всем отсекам кораблика разнесся сигнал боевой тревоги. Отдыхающая смена с нескрываемым возбуждением посыпалась со шконок и бросилась по местам согласно боевому расписанию. Еще бы! Это там, в Охотском море, они все время бегали за рыбаками, а здесь тревога могла означать только одно: на горизонте враг. Вот сейчас они им зададут. Век помнить будут.
— А как же приказ Макарова?
— Приказ это замечательно, да только поглядите какая темная ночь. У нас оптика специально приспособленная для наблюдений в ночных условиях, у японцев, да и ни у кого другого, этого нет и в помине, так что обнаружить нас у них вряд ли получится, атакуем примерно с пятнадцати кабельтовых, и отвернем.
— А если это к примеру, англичанин?
— Ну и что? Нечего в районе боевых действий с погашенными огнями шастать.
— Ну, а если это какой-нибудь авизо, не жалко мины, они ведь переделанные, дальнеходные?
— А война она вообще штука затратная. А потом, цена даже новых, четырех торпед и даже самого старого авизо несопоставимы. Николай Николаевич, готовьте все четыре аппарата, — сразу же встретил минного офицера Антон.
— Есть, — вот только что был и вот, словно ветром сдуло.
— Вижу цель, пеленг двадцать! — сигнальщик взволнован, едва не дает петуха. Ну да оно и понятно, первое сближение с боевым кораблем, это потом парнишки пообвыкнут, а сейчас для них все в новинку, нервы на пределе.
— На дальномере.
— Цель не наблюдаю, — понятно, это в ночную оптику корабль уже определился, на дальномере она послабее будет. Как бы то ни было…
— Курс двадцать.
— Есть курс двадцать.
Снова легкий крен и "Росич" рассекая водную гладь со скоростью в тридцать пять узлов устремляется прямиком на противника. Его пока не видно, но это только пока. Аппараты к бою изготовлены, экипаж стоит по боевым постам, ребята заметно нервничают, напряжение ощущается прямо-таки физически. Ну, Господи помилуй.
— Вижу цель! Дистанция восемнадцать кабельтовых!
Вот и ладушки. Антон приникает к ночной оптике, которая в настоящий момент застопорена в боевом положении и выполняет роль прицела. Корабль виден смутно, только очертания, ни принадлежность, ни класс установить не получается. Хотя, судя по контурам на крейсер все же не тянет, водоизмещение тысячи три-четыре, но это так, умозрительные заключения основанные на среднепотолочных данных.
— Доверни на пару градусов вправо, — рулевой послушно выполняет команду и контур корабля начинает перемещаться в намертво закрепленной оптике, вроде нормально, — на дальномере.
— Четырнадцать кабельтовых.
Рано. Скорость миноносца слишком велика, мины будут запускаться на сорокаузловой скорости, а значит нужно отыграть еще хотя бы три кабельтова. Цель снова смещается, по прикидкам идут двенадцатиузловым ходом или около того.
— Еще вправо на один градус.
— Есть право на один градус.
Снова корабль перемещается немного назад. Вроде нормально получается с упреждением. Дальномерщик продолжает выдавать дистанцию. Ага, одиннадцать кабельтовых. Пора!
— Первый пошел!
— Первый пошел! — вторит Некляяев, минный офицер "Росича". Толчок. Легкая дрожь палубы под ногами. Всплеск.