Ксюша попыталась успокоить подругу:
— Ты все время думаешь о том, как погиб твой отец. Успокойся. Сейчас Андрей в больнице. Ты вчера звонила и разговаривала с Олей. Она же говорила, что все…
— У нее был очень испуганный голос, — вздохнув, покачала головой Зоя, вытирая слезы. — И маму к телефону не позвали. Оля сказала, что она в огороде. Я боюсь и, самое страшное, не знаю, что делать. Там я не смогу работать. Это не для меня. Конечно, — горько улыбнулась она, — зарплата еженедельная. Я буду получать около пятисот долларов. Как полагается на вредной работе, будут выдаваться молоко и масло. Раз в месяц имеем право закупать на сумму сто двадцать рублей продукты, которые принесут прямо в цех. Вроде бы все хорошо. Но я чувствую себя ужасно.
— Понятно, — кивнула Ксения. — Столько времени тебя пытались заставить. В тебе по-прежнему живет протест. Но вот пройдет несколько дней, и все изменится. И даже эта загадочная лестница и вооруженные люди будут совсем не страшными.
— Нет, — покачала головой Зоя. — Все останется как сейчас. Да, от работы я получила удовольствие. К тому же твердая зарплата. Во мне до сих пор живет желание найти и привлечь к ответственности убийц папы. Ведь он погиб из-за таких мастерских. И я кожей чувствую, что невольно стала соучастницей чего-то страшного. Видела бы ты глаза моей знакомой, когда я спросила ее…
— Зоя вздохнула и покачала головой. — В них был ужас, она сразу ушла. А потом Алиса. Это женщина жестокая и сильная. Она работала в тюрьме медсестрой и кого-то там сильно избила. Но сумела избежать ответственности. То же самое Лола, жена Валерия. Они куда-то ходят тренироваться. Я не знаю, чем именно занимаются — борьбой или боксом, — но дерутся обе очень хорошо. Я раз видела, как Лолка била двух пьяниц. Они пристали к ней у магазина. Сначала все думали, что ее нужно защитить, а потом не знали, как оттащить от мужиков. Она чуть не убила их. — Зоя улыбнулась. — Извини. Я и тебе настроение испортила. Давай пообедаем и съездим к Андрею. Я постараюсь выглядеть веселой и всем довольной. Скажу, что Оленька передает ему привет, мама чувствует себя хорошо.
— Вот это правильно, — согласилась Ксения. — Я же говорю: пройдет какое-то время, и все будет хорошо. И даже если там что-то противозаконное, тебе это ничем не грозит. Ты работаешь на зарегистрированном частном предприятии. Я бы с удовольствием пошла работать тоже, но боюсь на улицу выйти. Я понимаю, что сейчас тебе в тягость… — Она потупилась. — Перестань, — перебила ее Зоя. — Это я должна сказать тебе спасибо. Что бы я сейчас без тебя делала? Ты приехала как раз вовремя.
— Зоя, — неожиданно спросила Ксения, — а почему ты не напишешь обо всем своему родному отцу?
— Он старый. И никогда не умел и не любил пользоваться своими связями. А сейчас время такое: пока ты занимаешь какой-то пост — нужен. О нем даже государство забыло. Я помню, он писал, что ходил куда-то. Знаешь, что ему сказали? — Она горько улыбнулась. — «Ты работал на Союз, вот и предъявляй претензии коммунистам». Я об этом думала, но, — она махнула рукой, — ведь я его, считай, и не знаю. Когда Андрей был в госпитале в Подмосковье, я встретила там и отца. Навещала обоих. Писали мы иногда друг другу. Нет. — Она покачала головой. — Об этом я даже не думаю. Но работать я там не смогу. А что делать, не знаю.
— Да говорю же, — кивнул Харя. — Я слышал этот голос. Тут старикашка один приезжал. У него «Волга» старая. Он, кстати, деда Бугра спрашивал. Вот так он и говорил. Как-то по-деревенски. И голос его.
— К деду Бугра? — удивленно переспросил Ниндзя. — К Топорику? Хреновина это. Бугор — свой парень. А Топорик, Тот же…
— Может, поэтому Атаман и неуловим, — перебил его Фалин, — что дед Топорик информирует обо всем этого колхозника, а тот прячет у себя Атамана с братцем.
— Да ну на хрен, — возразил Валерий. — Откуда Топорик может знать какого-то колхозника?