— Дай сыну трубку, — рассердилась она.
— Ты не ругай его. Он столько пережил. Милиция его расспрашивала. Им он ничего не сказал. А представляешь, что такое для мальчишки все это видеть, слышать и молчать?
— Ладно, — улыбнулась она, — не буду ругаться. Но ты скажи ему, чтобы он больше никому ничего не говорил.
— Конечно. Мы с ним про это уже поговорили.
— Он побудет у тебя еще? — попросила Рита. — А то домой я боюсь его…
— Ритка, — упрекнул ее мужчина, — ну конечно, что я, не понимаю, как дела обстоят? Будь спокойна, все будет хорошо. А Витька скоро вернется. Как я понял из Степкиного рассказа, тот уголовник, ну, брат Витькин, неплохой человек. Если уж за племянника под пули полез, то брата родного тем более…
— Да он говорил Виктору, чтобы тот уходил. А Витька начал — как же я родного брата раненого брошу.
— Ведь тоже верно, он же за вас заступился. Но с другой стороны, здесь о нем такие разговоры ходят, что за вас, честно скажу, страшно было. У него ведь здесь и знакомые, оказывается, есть. Кто по лагерю знает, а кто и в Москве с ним встречался. Говорят, он в Москве в авторитете был.
— Вот так партизаны в Великую Отечественную, — сплюнув прилипшую к губе травинку, буркнул Атаман, — по полям от фрицев уходили. Но те за родину, за Сталина, мать его. А мы свои шкуры спасаем. Ну, я — это понятно. А ты какого хрена на пузе ползаешь? Всю жизнь комсомольцем прожил, а в тридцать восемь уголовником стал. Ну и дела пошли.
— Что поделаешь, — отозвался Виктор. — Другого выхода нет. А знаешь, — он взглянул на Атамана, — спасибо тебе. Я бояться этих сволочей перестал. Сейчас вдруг вспомнил, как они от гаража драпали. — Он засмеялся.
— Да тише ты! — приказал Атаман. — А то сейчас нам устроят поджог этой гребаной травы. Что это есть-то? — Протянув руку, сорвал зеленый стебель.
— Озимые какие-то.
— Ну лады. Поползли дальше. Еще пара километров будет? А то мне до чертиков понравилось на пузе елозить. С ходу детство вспомнил. Мы все в сыщиков-воров играли. Я всегда вором был.
— Скоро кончится, — сказал Орехов. — Только нам влево нужно. А то прямо на пахоту выползем. Там нас с любой стороны заметят.
— Веди, Сусанин, — усмехнулся Атаман. — Только давай не будем, как в опере было. Куда ты завел нас, гребаный старик? — понизив голос, стараясь говорить грозно, спросил он и тут же чуть хрипловато, так, по его мнению, говорил Сусанин, ответил:
— Да идите вы на хрен. Я сам заблудился.
Виктор рассмеялся.
— Тихо ты, — явно довольный, что брат избавился от охватившей его растерянности, цыкнул на него Атаман. — Враз мусоров на нас наведешь.
— Давай за мной. — Продолжая улыбаться, Виктор пополз. «Как он здесь разбирается?» — удивился Атаман. Он прополз минут десять и, чертыхнувшись, хотел остановить брата, как тот вдруг замер. Атаман сразу напрягся и поднял руку с пистолетом.
— Все, — услышал он шепот Виктора, — кончилось поле.
— И что там? — прошептал Атаман.
Понимая, что Виктор его не слышит, а говорить громче побоялся, пополз к нему. Поравнявшись, чуть приподнял голову. Увидел свежескошенную лужайку.
Небольшой пруд и метрах в пятидесяти домик с крытой шифером крышей. Рядом хлев и еще какое-то небольшое строение.
— Что это? — спросил он.
— Березки, — прошептал Виктор, — поселок небольшой, отделение совхоза. Здесь КРС был.
— Чего? — спросил Атаман.
— Крупный рогатый скот. Если проще, то ферма.
— Так, — решил Атаман, — пару часов полежим здесь. Нам все видно, а нас вроде нет. Полежим и покумекаем, что дальше делать. — Перевернувшись на спину, сказал:
— Ты наблюдай. Потом сменимся. А я задымлю. Уши опухли.
— Дым могут заметить, — заволновался Виктор.
— Это же не костер будет, — успокоил его Степан. — Я вниз раздувать дым буду. Ты курить не хочешь?
— Закурил бы, — признался Орехов.
— Сначала я. — Степан щелкнул зажигалкой.
— Мужик какой-то из дома вышел, — прошептал Виктор. — В эту сторону идет.
Степан выругался и растер сигарету о подошву. Перевернулся на живот и увидел неторопливо идущего от дома щуплого старика. Мысленно обложив его матом, взвел курок.
— Ты чего? — нервно спросил Виктор.
— Жить хочешь, — буркнул Степан, — заткнись. Мне один хрен, что мент, что крутой или просто свидетель. Мне еще подышать хочется. И не забудь: сейчас, возможно, на Ритку эти псы наезжают.
Виктор нервно облизнул губы и вздохнул. Остановившись метрах в двух от поля, старик поднял заваленные свежескошенной травой вилы. Начал ворошить сено.
— Слышь, орелики, — вдруг негромко проговорил он, — у вас фарту в заднице много, а соображения нуль. Вы как две торпеды поле прочертили. Будь мусора поблизости, вы бы уже последний бой приняли. Короче, вот что, земляки. — Старик воткнул вилы в землю, достал коробку, вытащил полоску газеты, насыпал на него щепотку табака и свернул козью ножку. Достал спички, прикурил. — Мусоров тут нема. На селе предупреждены. Если вас кто засечет, сразу, значится, звонить будут. Подфартило вам, ребятишки. Я сам когда-то таким макаром от мусоров бегал. Ну, вам это знать не треба. — Замолчав, аппетитно затянулся.