Чердак вычищен.
Уютно, немного пахнет травами – свекровь раньше сушила здесь травы для чая и листья. Запах можжевельника, смородины и чабреца с мятой въелись в стены.
Основной хлам Андрей унес. У порога несколько коробок, забитые посудой и книгами. В глубине вижу чайный сервиз Светланы, приподнимаю тяжелый том: пара чашек раздавлены, а у чайника откололся носик. Жаль. Мне нравился этот сервиз – белый с розовыми цветами, из хорошего фарфора. Андрей совершенно варварски избавился от вещей… Перебираю остатки, беру глубокий салатник, который раньше красовался на праздничном столе свекрови. Он не дорогой, но жаль выбрасывать – оставлю на память и на даче пригодится, пока мы здесь. Среди книг отыскиваю художественные альбомы, и со всем добром спускаюсь вниз.
Выглядываю в окно – Андрея нет, повез мусор выбрасывать. Пока его нет, сажусь к столу, наливаю чаю. Листаю альбом, рассматривая пейзажи русских художников. Немного беспокоит живот, но сегодня я не планирую работать, все должно пройти.
Скоро возвращается Андрей, окидывает взглядом вещи, которые я отобрала.
– Зачем тебе этот мусор?
– Андрей, ну это же вещи твоей мамы, – бормочу я.
– Теперь это просто мусор, – он выносит с чердака последние коробки, и тоже относит к машине.
Пока перевозит остатки, я убираю вещи. За уборкой прошел почти весь день, скоро ужин. Пару часов решаю передохнуть и лежу. Снизу не доносится ни звука. Андрей не заглянул ко мне. Меня окружает стена отчуждения. Вроде придраться не к чему, но одиночество и молчаливый игнор Андрея давит на сердце не хуже каменной плиты.
Когда я спускаюсь приготовить ужин, за окном уже темнеет. Живот так и не прошел, так и ноет надоедливо, но хотя бы хуже не становится. Будь мама рядом, я бы обязательно с ней поделилась, она бы приготовила чаю, я бы легла… Мне одиноко и грустно.
Я включаю неяркую лампу на кухне, начинаю чистить овощи, и смотрю в окно. Вокруг ни огонька. На километры только леса и наш дом. Днем меня это не волновало, но в темноте становится жутковато. Ветер в приоткрытом окне становится холоднее, и вовсю стрекочут кузнечики.
На ужин рыба – она быстро готовится. Я накрываю на стол, и зову Андрея.
Только расставляю приборы, и мы садимся, как мигает свет.
Через секунду он вообще гаснет. Выключается холодильник и в доме повисает абсолютная тишина, которую нарушают только звуки природы.
– Что случилось?
– М-м-м, – с раздражением тянет Андрей. – Генератор заглох. Пойду проверю.
– Постой… На кухне я видела свечи… Сейчас принесу, – пока я пытаюсь понять, как встать в кромешной темноте, и ничего не зацепить своим животом, Андрей меня опережает.
– Не вставай, я сам.
Я благоразумно сажусь назад, представив, как натыкаюсь на что-то или в темноте подворачивается нога, и я падаю. Он прав, вставать небезопасно.
По шорохам слышу, как Андрей роется в кухонных шкафчиках, вспыхивает огонек свечи, и он спускается в подвал. Обратно возвращается минут через десять.
– Ужинать будем при свечах, – сообщает он, забирая пачку свечей из кухни. – Генератор сдох.
– Ты уверен, что нельзя починить?
– Хочешь попробовать?
– Извини, – бормочу я, пока он расставляет свечи, используя вместо подсвечников одноразовые бумажные стаканчики, и зажигает их.
У меня снова тянет живот. Андрей раздражен – дачей, ситуацией, генератором. Он вообще не хотел сюда ехать и вроде как я виновата, раз это я нас сюда потащила. Кожей я чувствую его неудовольствие. Тишина становится густой, пока Андрей ест и что-то читает в своем телефоне.
Несмотря на свечи, обстановка далека от романтической.
Я смотрю в тарелку, накалывая на вилку кусочки рыбы и овощей. На краю блестит блик свечи, уже ощутимо тянет живот, но я боюсь говорить об этом – Андрей и так недоволен, а боль скорее всего пройдет, как только я останусь одна. Все из-за его недовольства, уверена.
– Пожалуй, пойду наверх, – я откладываю вилку. – Ты будешь спать на диване?
– Что? – он отрывается от телефона с недовольным лицом.
– Спальня одна, вторая занята мебелью, – напоминаю я. – Ты будешь спать внизу или на диване лечь мне?
Я думала, он хоть на секунду заинтересуется тем, что я говорю.
– Мне все равно, – Андрей вновь возвращается к чтению, а я тяжело встаю и вместе со свечой иду наверх.
Ступать стараюсь осторожно: свеча дает лишь маленький круг света, который скользит по ступенькам. Их еле видно. Я ложусь в постель, надеясь, что живот пройдет. Окно открыто, с ночных полей веет вечерней прохладой, и я укрываюсь покрывалом. Мне холодно и страшно, но Андрея это ни капли не интересует, а больше здесь никого нет.