Хочу позвонить маме, но решаю не беспокоить, подсчитав часовые пояса.
Зря я сюда приехала.
Днем было солнечно, а сейчас настроения нет, и я ежусь от холода. Вдалеке раздается вой – то ли волка, то ли пса, и становится совсем не по себе.
Андрей не догадается прийти и меня успокоить. Он и не обязан. Своим молчанием и мрачным видом он наказывает меня, напоминая, что ребенок не от него.
Зачем позвал меня назад, да еще платит за маму?
Чтобы побольше боли мне причинить? Сделать жизнь невыносимой за то, что от него ушла?
Я начинаю тихо плакать. Холодно даже под покрывалом, но встать и поискать одеяло не могу, живот становится каменным, чего давно не было. Через несколько минут все проходит, но остается страх. Будь я дома, даже особо внимания на этом не заострила бы, но здесь, в глуши, становится страшно за ребенка.
И даже попросить о помощи некого.
До Андрея не докричишься – ни в прямом, ни в переносном смысле.
Через несколько минут меня отпускает. Я засыпаю, но просыпаюсь от холода и боли. Кругом черная темнота: в окно светят только звезды, а свечи я задула, и спичек здесь нет.
Забыв про гордость и страх, я зову:
– Андрей!
Тихо.
Я спускаю ноги на пол, морщась. Живот начинает болеть сильнее. Несколько минут я пережидаю, надеясь на улучшения, но его не случается и становится по-настоящему страшно. А если это преждевременные роды?
– Андрей!
Я приоткрываю дверь, меня бьет дрожь от сквозняка. Передвигаться по темному дому страшно: скрипят половицы и ничего не видно. Я не решаюсь спуститься по лестнице.
– Андрей, – в третий раз зову я.
Делаю неуверенный шаг вперед, но под ногой вдруг оказывается ступенька и я едва успеваю уцепиться за перила. Меня прошибает горячий пот. Я не ожидала, что уже у лестницы, и едва не упала. Я грузно оседаю на ступени, таращась в темноту. Я боюсь спускаться наощупь, и боюсь возвращаться – лестница крутая, и я полностью потеряла ориентацию.
Звать снова не получается: от страха живот охватывает кольцом боли, и он становится каменным.
Боже мой, боже мой, только не это…
Пусть это будет просто страх.
– Андрей… – в последний раз шепчу я, и замолкаю от боли.
Глава 7
– Лада?
Внизу разгорается огонек свечи.
У подножия лестницы стоит Андрей, сонно смотрит, как я сижу на ступеньке в одном покрывале с кровати, и судорожно цепляюсь за перила.
– Лада, что случилось? Ты что, упала? – в голосе тревога.
Я морщусь:
– Нет… Андрей, у меня живот болит, – меня прорывает, и я сбрасываю маску невозмутимости. – Уже несколько часов, с самого ужина… Андрей, мне кажется, что-то не так!
Он сонно протирает лицо ладонью:
– Ты уверена?
Вижу, он не знает, что делать. И не хочет суетиться.
– Да…
– Ладно, – Андрей оглядывается. – Сможешь одеться? Я вызову скорую. Хотя нет, постой, пока они приедут... Сам отвезу.
Догадавшись, что я не встану сама, он помогает подняться, отводит в комнату и там оставляет одну.
– Пойду заведу машину.
Я одеваюсь, пытаясь успокоиться. С трудом попадаю в руках платья, и ругаю себя, что сюда приехала. Поляну внизу заливает свет автомобильных фар. Мы уезжаем, и я чувствую облегчение – попаду к врачу и ничего страшного не случится здесь, вдали от цивилизации.
Андрей грузит в багажник сумки и запирает дом, пока я устраиваюсь на переднем сиденье. Он выглядит сонным и оттого немного заторможенным, но по крайней мере не злится за внезапную побудку.
Через минуту мы выезжаем на дорогу.
– Ты не рожаешь случайно? – он косится на меня. – В селе есть фельдшерский пункт, можно заехать туда. Или успеем в город?
– Не знаю, – выдыхаю я.
– Легче не стало? – миролюбиво интересуется он.
Живот и впрямь немного отпускает, но до конца я не могу расслабиться – слишком напугана. Андрей проезжает мимо села, приняв мое разгладившееся лицо за положительный ответ, и мы едем в город. Добираемся быстро: ночью нет пробок.
В приемном отделении роддома нас встречает такой же заспанный врач, и приглашает в приемный покой, выслушав мой сбивчивый рассказ.
– Срок?
– Двадцать одна неделя.
– Шевеления есть? Вы не падали?
– Шевеления обычные, – я волнуюсь, и говорю сбивчиво. – Не падала, только резко села на лестнице… Днем немного перегрелась. Живот болит с вечера, ночью невозможно спать было.
Меня укладывают на кушетку, чтобы сделать УЗИ, и Андрей пытается выйти за ширму.
– Папа может остаться, – улыбнувшись, говорит врач.
Судя по улыбке, ничего страшного меня не ждет. Андрей кидает диковатый взгляд на торчащий живот, блестящий от геля. Даже в сердце колет, настолько он был откровенным. Медлит, но все-таки выходит за ширму.