— Ты зачем эту тряпку нацепила, солнце мое?! — в конце концов не выдержал этого зрелища Вик.
Риша ответила ему страдающим взглядом.
«Она едет в город и выпросила у матери пальто, потому что ее обычная куртка кажется ей некрасивой, а ту она наверное вернула Мари», — пояснил проницательный Мартин.
Риша и так отличалась болезненным видом, а сейчас, не выспавшись и замерзнув, вовсе выглядела так, будто ее вот-вот сдует. Вик тяжело вздохнул, отдал Рише костюмы, поставил ее сумку на землю и снял рюкзак.
— Ты что делаешь? — спросила она, с изумлением глядя, как он раздевается.
— Форсирую события. Твой отец же наверняка думал, что тебя в городе обесчестят. Ну вот, я этим сейчас и займусь, — ответил он, улыбнувшись самой зловещей из улыбок Виконта.
— Знаешь, Вик, растлитель из тебя так себе, — проворчала Риша.
Он молча накинул ей на плечи свою куртку.
— Не надо, а ты… — попыталась вырваться Риша, пока он просовывал ее руки в рукава и застегивал молнию.
— А мне не холодно, — соврал Вик.
«Мартин, когда я в следующий раз назову тебя занудой за твои просьбы надеть два свитера — плюнь мне в лицо».
«Я даже при большом желании этого не смогу сделать. Могу во сне кинуть в тебя рыбкой», — предложил альтернативу Мартин.
— Вик, я боюсь, — подала голос согревшаяся Риша. — А давай… давай поедем домой?..
Он сделал глубокий вдох и медленно досчитал про себя до десяти.
— Риш. Ты хотела вот этого всю жизнь. Я еще маленьким совсем сидел с тобой, пока ты, навернувшись со своей проклятой елки, лежала и считала журавликов на подвеске. И уже тогда ты мне начала рассказывать про то, как ты понюхала эту несчастную занавеску и влюбилась по уши.
— Да, но я…
— Мы поедем в город, ты обнимешься с тамошним занавесом и будешь нюхать его сколько тебе влезет. А если мы хорошо выступим, а я лично собираюсь сообщать всем о своей божественности с полной отдачей, то ты там, в городе и останешься.
— А вдруг нет?..
— Тогда я сяду рядом со своим отцом пить самогон.
— А я?..
— А ты… ну будем пить самогон втроем.
Она смотрела так, словно собиралась заплакать. Потом улыбнулась и легко ткнула его в плечо.
— Дурак.
— Ага. Смотри, поезд идет… Наконец-то.
Забрать у Риши куртку он все равно бы не смог, но, судя по ощущениям — еще немного, и он упал бы на рельсы, да там и остался бы в той позе, в которой стоял.
В электричке Риша согрелась окончательно, и тут же уснула, положив голову ему на плечо. Вик, усмехнувшись, поправил у нее на плечах свою куртку. Всю дорогу он, рассеянно гладя ее по волосам, перечитывал свою роль. Он знал наизусть не просто каждое слово — каждую морщинку на распечатке. Но через два дня должна была состояться премьера. И он не собирался ошибиться хоть в чем-то.
— Молодой человек, а можно потише? — раздраженно спросила женщина, сидевшая на другом конце вагона.
— А если кто-то не верит, что я Бог — пусть посмотрит сначала в мои глаза, а потом — своему Богу, и признает, что единственная причина его неверия — малодушие! — патетически рявкнул Вик.
Риша даже не проснулась.
— А если ты, моя милая, моя-нежная-моя-ласковая, хочешь смотреть мне в глаза и не боишься обжечься, — страстно зашептал он женщине, промурлыкивая каждое слово, — то, быть может, будешь стоять справа от меня!
— Больной, — выплюнула женщина, отворачиваясь к окну.
«Мартин, слышал, я больной».
«Да, Вик, кажется мы выяснили это, когда тебе было лет шесть».
Риша во сне сползла с его плеча и положила голову к нему на колени.
«Опять не спала ночью», — сказал Мартин, глядя на лицо спящей подруги.
— Я удивлюсь, если она спала предыдущую, — проворчал Вик, проводя ладонью по ее волосам. — Так вот, Мартин, знаешь, что я тебе скажу? Люди не властны над своей судьбой, они падают в объятия рока, как в объятия страстной любовницы. Но я! Имею власть над собой — я сам убиваю себя, и счастлив этим!
«Надо же, как интересно», — скептически протянул Мартин, откидываясь в кресле.
…
Мари встречала их на перроне. Вик заметил, что выглядит она гораздо лучше, чем в прошлый раз — синяков под глазами не было видно, а волосы она затянула в сложный узел на затылке.
«Это косметика. Посмотри внимательнее, она либо очень больна, либо давно не спит», — указал на лицо Мари Мартин.
Приглядевшись, Вик признал его правоту. Косметики на ней было столько, что, кажется, эти количеством можно было бы нарисовать полноценную картину. Мари все еще была худой, с ввалившимися щеками и сухими, потрескавшимися губами, густо замазанными плотной, красной помадой.