- Ко мне? - датчанин чуть приподнял одну бровь, а затем усмехнулся: - Нет, тебе однозначно противопоказано столько пить.
Хью наконец смог оторвать взгляд от руля и посмотрел на друга, но тот уже переключил свое внимание на дорогу. Машина, шурша шипами по асфальту, влилась в редкий поток машин.
Они ехали недолго. Ровно столько, сколько вполне можно провести в молчании, при этом не чувствуя неловкости. Может, минут десять или пятнадцать. Хью думал о стабильности. Что у него есть работа. Есть жена. Есть друг. А что будет потом? Что будет после сегодняшней ночи? Можно ли надеяться, что, когда голод будет утолен, все вернется на круги своя? Готов ли он рискнуть всем ради исполнения всего одного желания, к тому же не слишком правильного?
Будто в поиске ответа Дэнси посмотрел на Мадса. Тот ненадолго оторвал взгляд от дороги перед собой, посмотрел в ответ и улыбнулся. И подмигнул.
Хью неуверенно улыбнулся. Он заглушил голос совести, голос разума. Он понял, что если откажется сейчас, будет винить себя потом всю жизнь. Как говорится, лучше сожалеть о содеянном, чем об упущенном.
Мадс остановился у высокой новостройки. Они молча вышли из машины и зашли в парадный.
- Добрый вечер, Джим, - легко поздоровался с пожилым консьержем датчанин. Хью смог лишь нервно кивнуть. Сейчас он чувствовал себя чуть ли не преступником.
Они вошли в лифт, и Мадс нажал кнопку “14”. Двери бесшумно закрылись. Хью сглотнул. В лифте играла тихая ненавязчивая музыка, а яркий свет, отражавшийся от белоснежных стенок кабины, слепил так, будто они были в операционной. Сердце Дэнси отчаянно ухало внутри, Миккельсен стоял так близко, что их плечи почти соприкасались. Близость Мадса сводила с ума, и Хью неуверенно повернулся к нему. Миккельсен смотрел прямо перед собой, а на его губах играла тонкая всезнающая улыбка. Будто прочитав его мысли, датчанин негромко произнес светским тоном:
- В целях безопасности в лифтах установлены камеры слежения.
Краска моментально залила лицо британца, и тот поспешно опустил взгляд в пол. И от этого человека он пытался что-то скрыть!
Нежно звякнув колокольчиком, лифт остановился на четырнадцатом этаже. До заветной двери в конце небольшого коридора Хью шел на ватных ногах. Отперев дверь ключом, Миккельсен галантно отступил в сторону и сделал приглашающий жест рукой. Дэнси недоверчиво глянул на него и, сделав вдох, переступил порог квартиры. Внутри было темно, свет из общего коридора сюда едва проникал, но когда Мадс зашел следом и захлопнул дверь, все окончательно утонуло во мраке. Хью повернулся было, чтобы спросить, где включается свет, но в следующую секунду уже был вжат в стену, а грубый, жадный поцелуй выбил последние связные мысли из его головы.
Единственное, что осталось существенным сейчас для Хью, это Мадс. Много Мадса. Он заполнил собой все пространство, весь мир. Его дыхание, сбивчивое, пахнущее сигаретами и лишь немного пивом, стало дыханием Дэнси. Куда делся ироничный датчанин, спокойный, немного ленивый, предсказуемый, знакомый? Перед Хью был зверь - страстный, голодный, неукротимый. Никогда прежде британец не чувствовал себя настолько в чьей-то власти. Мадс не позволял ему перехватить инициативу, и все, что оставалось Хью, это слегка упираться в широкую грудь коллеги, чтобы не быть в буквальном смысле размазанным по стенке.
Поцелуй для Мадса был как утоление жажды. Дэнси и представить себе не мог, сколько сдерживаемой страсти было в интеллигентном европейце. И лишь когда воздуха стало катастрофически не хватать, Миккельсен позволил себе чуть отстраниться.
- Я мог бы køn* тебя прямо здесь, - хрипло произнес датчанин.
Хью буквально почувствовал, как между ними возросло напряжение. Температура в квартире будто подскочила на десяток градусов, но жар этот был не снаружи, а внутри них. Пальцы Дэнси скользнули по рубашке Мадса и нерешительно замерли на кожаном ремне. Это было его молчаливым согласием. Миккельсен чуть наклонился к нему, вновь опалив дыханием и без того пылающие щеки Дэнси:
- Пойдем.
И он потянул Хью за руку. Лавируя в темноте между мебелью и чудом не споткнувшись о кофейный столик, Дэнси проделал сложный путь, следуя за Мадсом в глубину квартиры. Глаза постепенно привыкли к темноте, и Хью начал различать серые контуры предметов. Их недолгое путешествие завершилось у кровати, на которую Хью был бесцеремонно завален.
И вновь мир мучительно сжался до одного только Мадса, до его жаждущих губ, обжигающего дыхания, сладостной тяжести его тела… Хью невольно застонал, выгибаясь под ним на слишком мягкой постели, застеленной заботливыми руками Ханне. Миккельсен улыбнулся, не разрывая поцелуя, что-то шепнул в самые губы Дэнси на своем таинственном, шуршащем языке. Хью задрожал от осознания того, что подчиняется датчанину не только физически, но и всей душой, всем разумом. Никогда и никому он не желал так сильно принадлежать, как сейчас Мадсу.
Миккельсен оторвался от его припухших губ, чтобы впиться поцелуем в нежную кожу на шее и вырвать из Хью еще один судорожный стон. Дэнси отчаянно цеплялся за плечи датчанина, выгибаясь, неосознанно пытаясь прижаться собственным пылающим возбуждением к желанному телу. Но Мадс, искушенный любовник, медлил, от чего ласки превращались в настоящую пытку. Тягучими поцелуями он скользил по шее британца вниз, на ходу расстегивая тому рубашку. Чуть прикусил за выпирающую косточку ключицы, от чего по телу Хью побежали мурашки. Он судорожно пытался раздеть Миккельсена, но если неспешность датчанина была осознанной пыткой, то у самого британца дело сильно осложнялось волнениями, от чего пальцы путались, а пуговицы не желали расстегиваться. Но когда терпение Хью было уже на исходе, Мадс вдруг резко сдернул с него рубашку. Оборвавшиеся пуговицы заскакали по полу, укатываясь по разным углам. Дэнси выпутал руки, и рубашка с разошедшимися швами отправилась на пол. Следом полетела одежда Миккельсена. И они вновь упали на пружинящее одеяло, не в силах насытиться друг другом, утолить свою страсть. Хью запустил пальцы в волосы Мадса, не давая ему отстраниться. Волосы были очень мягкими и казались истонченными. Они пахли ветром и чем-то далеким, но уже ставшим родным. Хью внезапно осознал, что счастлив.
Высшим блаженством казалось касание обнаженной кожей к коже, но вскоре этого стало мало. Мадс поцелуями начал спускаться по ключице, через грудь, вычерчивая языком одному ему известный маршрут. Чем ниже спускались горячие губы датчанина, тем труднее становилось дышать Хью. Когда дыхание Мадса коснулось низа живота, на самой границе с джинсами, Дэнси сжал простыни, запрокинул голову и закрыл глаза. Это казалось невероятным и гипер-реалистичным одновременно. Ладонь Миккельсена на его изнывающей промежности. Щелчок механического ремня. Затем сильные руки стягивают с него джинсы вместе с бельем. Обнажившейся коже холодно и невыносимо жарко в одно и то же время. Затем Хью ощутил прикосновение губ на внутренней стороне бедра и, не в силах сдерживаться, застонал, поддаваясь бедрами вперед.
- Очень хочешь? - насмешливый голос Мадса. Хриплый. Низкий. Мурашки по коже.
- Да…
- Скажи.
- Боже…
- Скажи, чего ты хочешь.
И снова дразнящие поцелуи в бедро, в низ живота. Горячее дыхание ложится на головку члена, и у Хью не остается больше сил терпеть.
- Боже, черт, да! Пожалуйста! Пожалуйста! - он вновь толкается вперед. Мадс усмехается его смущению - он ведь так и не произнес это вслух - но все же поддается. И Хью чувствует - всё и сразу: губы, обхватывающие головку и скользящие вниз, упругий язык, даже зубы, слегка смыкающиеся вокруг его плоти, создающие возбуждающее ощущение опасности, ощущение того, что он в чьей-то власти. Во власти Мадса Миккельсена.
Наверное, это был лучший минет в жизни Хью. Ну, по крайней мере, последних лет. И дело было не в технике, не в воздержании. Дело было в самом Мадсе и в осознании того, что все это происходит на самом деле. Тяжелые волны возбуждения накатывали на Хью, готового вот-вот утонуть в стремительно приближающемся оргазме. Но оральные ласки были всего лишь прелюдией и своего рода извинением перед последующим главным действом.