- Я ж говорил, ей чё-то надо будет! - сразу приободрился верный оруженосец, поняв, что теперь и он при деле. - Командир, тогда я щас слетаю.
- Езжай, - согласился тот.
- А одёжу ей взять? - обратился Толик к хирургу, глядя на него глазами преданной собаки, и всем своим видом выражая извинение и сожаление за свои несправедливые упреки.
- Привезите халат и тапочки. Скоро переведем её в палату, и они ей понадобятся.
- Доктор, я тут записку ей черканул, - верный оруженосец передал записку Олегу Павловичу. - На словах скажите, что Перс носится, как угорелый, играет. И ел хорошо. Пускай Алка скорей выздоравливает. А когда к ней пустят, я Перса ей принесу, пускай порадуется.
- Разве у Аллы есть маленький ребенок? - удивился врач.
- Не, это котенок её. Она его любит. Заместо ребенка ей.
- В хирургическое отделение нельзя приносить животных, - покачал головой Олег Павлович.
- А я втихаря, никто не углядит. И с рук не спущу.
- Нежелательно.
Толик отвел глаза, и врач понял, что верный Санчо Панса все равно пронесет в отделение любимого котенка Аллы.
- А почему Алла все ещё в реанимации? - спросил Мирон. - Вы боитесь, что ей станет хуже?
- Там круглосуточное наблюдение, индивидуальный пост медсестры. И в целом условия гораздо лучше, чем в палате.
- Так оставьте её в реанимации, раз там лучше.
- Она сама не хочет. В палате реанимации нет туалета, а Алла отказывается от судна. Кровати там высокие, удобные для персонала и рассчитанные на лежачих и беспомощных больных, но для пациентов, которые уже могут вставать, они неудобны.
- А Алла уже может вставать? - обрадовался Мирон.
- Пыталась, но мы её уложили. Должен признаться, это было непросто, хирург улыбнулся. - Пришлось пригрозить, что привяжем к кровати, если попробует встать.
- Наверняка Алла рассердилась, - Слава сказал это с улыбкой.
- Да, ругалась она весьма забористо. Лежит, совсем беспомощная, слабая и тихим голосом, но весьма экспрессивно кроет всех почем зря.
- Это Алка может, - расплылся в улыбке верный оруженосец, уже совсем успокоившись. - Так обматерит, мало не покажется.
- Уже, - подтвердил Олег Павлович, но без осуждения, даже с некоторым уважением. - Всем попало - и медсестрам, и санитарке, и заведующему отделением. Медсестры у нас неопытные, плохо делают внутривенные вливания, к тому же, Алле можно делать только в здоровую руку, а там гематома на локтевой вене. Медсестра пришла ставить ей капельницу, но никак не могла попасть в вену. Алла рассердилась, та тоже резко ей ответила. В ответ выслушала соответствующую гневную тираду. Алла велела ей и на пушечный выстрел к ней не приближаться. Пришлось пригласить операционную сестру, та поставила капельницу. Другим медсестрам тоже досталось - инъекции ей делали в бедра, не хотелось им поворачивать пациентку на бок, она все же дама весьма крупная, а у нас работают субтильные девчонки после медучилища. А такие инъекции весьма болезненны, да и рассасываются плохо, потом может быть инфильтрат. Медсестры теперь боятся входить в её палату. А санитарка совсем девчонка, работает всего пятый день. Алла попросила принести воды и помочь ей умыться - в палате реанимации нет раковины. Та отказалась, мол, в реанимационной палате сойдет и так, это не её обязанность - умывать больных. Потом принесла судно, Алла отказалась, а санитарка в грубой форме ответила, что ей некогда дожидаться, пока больная захочет, и нечего изображать из себя королеву. Алла не осталась в долгу, а та замахнулась на неё судном. Да она, полагаю, сама вам все расскажет, пожалуется на наш персонал.
- Что ж у вас такие плохие медсестры и санитарки? - упрекнул Мирон.
- А вы можете порекомендовать хороших за шестьсот-восемьсот рублей в месяц?
- Я готов платить каждой в десятикратном размере, лишь бы никто не смел замахиваться на Аллу. Тем более, судном. Согласитесь, это для неё унизительно. Да и вообще - как можно так обращаться с беспомощным больным человеком?! Это ж просто издевательство! Неужели трудно было принести воды и помочь ей умыться? Да и на судно, как я понимаю, ходят, когда захочется, а не когда его принесла санитарка. Это же реанимационная палата. Если больной беспомощен и не может сам себя обслуживать, то нельзя обращаться с ним, будто он ничего не видит, не слышит и не понимает. Не говоря уже о том, что говорить в резком тоне с еле живым человеком просто недопустимо.
- Разумеется, вы правы. Жалоб от больных немало. Но ни я, ни остальные врачи не набираем персонал. Кого пришлют из отдела кадров, те и работают. Слава Богу, хоть операционные сестры у нас опытные, с большим стажем, а то бы совсем беда. А в отделениях текучесть кадров очень большая. Бывает, персонал и неделю не удерживается. Работа тяжелая, а платят гроши. Вот и терпим тех, кто есть. Лучше такая медсестра или санитарка, чем вовсе никакой. Не хирургам же делать инъекции, мыть полы и подавать судно.
- Я ещё раз повторю - готов оплатить услуги персонала.
- Не стоит, - покачал головой врач. - Тогда они будут крутиться лишь возле оплаченных пациентов, пренебрегая другими, или вымогать оплату за свои услуги. Честно говоря, они потому и ведут себя так невежливо и манкируют своими обязанностями, что рассчитывают на вознаграждение, а, получив от пациента деньги, становятся шелковыми. И с этим ничего невозможно поделать, пока есть дефицит персонала. Система, доставшаяся нам ещё с советских времен. А приплачивать им из больничной кассы, как оказалось, неэффективно - доплата невелика, и персонал все равно долго не удерживается. Не все же больные и их родственники способны платить. У нас общегородская больница, принимаем всех пациентов.
- Может быть, мне стать спонсором вашей больницы?
- А вы хотите ещё раз привезти к нам Аллу с огнестрельным ранением?
- Боже сохрани, доктор!
- Ваше спонсорство проблемы не решит. Тут нужны миллионы. Оборудование устарело, требуется ремонт многих помещений.
Мирон покачал головой, сознавая свое бессилие.
- Так что, надо признать, персоналу досталось за дело, а заведующему отделением за то, что так распустил персонал. Алла заявила ему, что быстро навела бы порядок во вверенном ему подразделении, но попытается перевоспитать персонал хотя бы за время своего пребывания. В последнем я, честно говоря, сомневаюсь, хотя не могу не признать, что бардак у нас ужасный. Заведующий отделением блестящий хирург с огромным опытом, но администратор из него никакой.
- Но почему же он на этом месте, раз не обладает соответствующими данными?
- Илья Михайлович готов хоть завтра снять с себя обязанности заведующего и заниматься лишь тем, к чему у него талант. А других желающих на это место нет. Я бы и под дулом пистолета не согласился занять его место. Кстати, вашему покорному слуге тоже прилично досталось, - врач склонился в шутливом полупоклоне.
- А вам-то за что? - поинтересовался Мирон, решив, что все остальные получили за дело.
- Алла спросила, какие ей наложили швы, и, узнав, что мы шили шелком, очень гневалась, мол, потом останутся шрамы. Оказывается, она уже перенесла четыре операции и хорошо все знает.
- А другие швы нельзя было наложить? Конечно, ей не хочется, чтобы остались уродливые шрамы.
- Кетгут на такие раны не накладывают. А рубцы при таком повреждении мягких тканей останутся в любом случае. К тому же, рана инфицирована и заживет вторичным натяжением. А после этого обычно остаются рубцы.
- Не говорите ей про инфекцию и прочее, - попросил Мирон. - Зачем её зря расстраивать? Алла только что вернулась с того света. Я понял одно персонал с ней резок, а врачи относятся с пониманием.
- Примерно так, - согласился хирург.
- Олег Павлович, а у неё может быть заражение крови?
- Нет, сепсиса быть не должно. Во время операции мы хорошо обработали рану, ей делают инъекции антибиотиков, температура нормальная. Хотя операция была длительной и наркоз, соответственно, тоже, но пневмонии мы уже не опасаемся - в легких чисто, хрипов нет, терапевт её только что смотрела. Алла захотела курить, и я разрешил - курящим больным мы это разрешаем, чтобы легче отхаркивалась мокрота, и в легких не было застоя это бывает после длительной интубации и чревато пневмонией.