— С… Снейп, — он краснеет ещё сильнее и, злясь на себя за эту оплошность, выпрямляется и надменно бросает:
— Северус. Северус Снейп.
— Отлично! — мальчишка — Гарри, Гарри, Гарри — улыбается опять, и это ослепляет, глаза начинают слезиться, будто Северус слишком долго смотрел на солнце. Хотя, должно быть, так оно и есть.
Гарри неловко засовывает руки в задние карманы джинсов и произносит:
— Мне уже пора, меня ждут… до встречи?
— До встречи, — говорит ему Северус и мысленно добавляет: «прощай». И отворачивается первым, позволяя уйти. И вздрагивает, как раненый зверь, когда чужая рука касается его лопатки.
— С тобой всё будет хорошо? — спрашивает проклятый Гарри, будто Северус ненароком попал на сеанс психотерапии. Скованный кивок выходит долгим и медленным. Уходи, уходи же, ну! И не трогай. От этого горячее в лёгких.
Северус не хочет думать о том, что это такое.
Гарри уходит, едва слышно скрипнув дверью, и Снейп остаётся наедине с собой и уверенностью в том, что больше они не встретятся никогда.
Он ошибается.
*
Нога под штаниной пульсирует, будто маленькое трусливое сердце перебралось в район лодыжки; прикасаться страшно. Если это перелом…
Нет. Думать об этом он не хочет. Он закрывает глаза, ёрзает, стараясь примостить тощую задницу на скрипящей ступеньке так, чтобы не было холодно, но его всё равно бьёт дрожь; октябрь приносит с собой порцию ливней и первые холода, старая водолазка едва с этим справляется. Ничего. Ничего. Сейчас он ещё немного посидит, пока отец не решил выйти из дома, и пойдёт… куда-нибудь. Плевать куда. Сейчас, ещё чуть-чуть…
Визгливый ветер писком врывается в уши, давит на барабанные перепонки, угрожая разорвать их в мясо, и, может быть, именно из-за этого резкого звука Северус не слышит чужих шагов. Зато слышит весёлое:
— Не ожидал тебя тут встретить!
Меньше всего на свете он хотел, чтобы это случилось. И это случилось. Злая ирония всей его, Снейпа, жизни.
— Эй, Северус, — Гарри садится рядом, осторожно толкая его плечом. — Я и не знал, что ты тут живёшь.
— Ты-то что здесь делаешь? — вместо приветствия огрызается Снейп. Гарри фыркает, тыкает длинным пальцем в сторону недавно купленного дома.
— Ну, вообще-то я живу вон там. Если бы знал, что мы с тобой соседи, давно позвал бы тебя на огонёк.
— Что сказали бы твои драгоценные друзья? — желчно выплёвывает Северус и — вдруг — остро жалеет об этих словах, потому что лицо Гарри (Гарри Поттера, значит) каменеет, становится твёрже и жёстче линия подбородка. Северус ждёт ухода, обвинений, ответной резкости. Но Гарри вздыхает и тихо просит:
— Не надо так о них. Пожалуйста.
Один бог знает, как давно Северус слышал это «пожалуйста». По спине стайками ползут мурашки, коченеют кончики пальцев. Он ничего не отвечает, только горбится и кивает. Гарри зачем-то касается его руки — и тут же отдёргивает ладонь, восклицая:
— Ты же замёрз!
Глупый, глупый Гарри, думает Северус почти с нежностью. Как можно мёрзнуть, если не согреваешься… Он пытается выдавить из себя глухое «всё нормально», но Гарри вскакивает на ноги, тянет его на себя, нетерпеливо хмурясь:
— Вставай, и пойдём!
— Я не думаю, что это хорошая и…
— Вставай! — настойчиво повторяет Гарри, смыкая пальцы на запястьях Снейпа, и от этого прикосновения у него под кожей всё зудит.
Господи, если ты есть…
Когда Северус, повинуясь безапелляционному рывку, встаёт, ненароком опираясь на пострадавшую ногу, ничто в его лице не выдаёт всплеска боли. Всё нормально. Однажды он дотащился до больницы, прижимая к груди сломанную руку. А тут — такая мелочь. Всё нормально. Он может. Всё нормально. Гарри даже не заметит.
Гарри ничего не спрашивает. И не пытается что-то вызнать. Просто в какой-то момент подставляет плечо, закидывая руку Северуса себе на шею. И замедляет шаг. Будто невзначай, будто ему самому так захотелось, будто дело не в том, что едва знакомый мальчишка заметно хромает.
Дорога до соседнего дома кажется Северусу бесконечной. Он старается опираться лишь на переднюю часть стопы, но в итоге подволакивает ногу, и ему совсем не хочется думать о том, как это выглядит со стороны. Перед ступеньками он останавливается. Сглатывает. Ленивая медленная капля пота ползёт по его виску, сердце в груди колотится нервно и сбито. Не нужно! Не надо!
— Обопрись на меня чуть сильнее, — тихо говорит Гарри, и его горячая ладонь опускается Северусу на пояс.
Одного этого хватает, чтобы он шагнул.
В тёмном холле пусто; Гарри включает свет, разувается, оценивающим взглядом смотрит на серые от времени кроссовки Северуса. И вдруг садится на корточки, ловко развязывая хитроумные узлы из шнурков. Северус едва не дёргается, прикладывается затылком о стену, шипит, почти жалобно выдавливает:
— Зачем, я сам могу.
— У тебя что-то с ногой, — отвечает Гарри, стягивая кроссовок с его стопы, и Снейпу стыдно до красноты, ползущей по шее, за чистые, но застиранные носки, за неловкую, почти цыплячью худобу лодыжек, за…
Его усаживают на пуфик, восхитительный белый пуфик, который стоит, наверное, больше, чем весь дом Северуса, закатывают штанину, и Снейп вздрагивает, когда грубая джинса ползёт по щиколотке. А после Гарри Поттер — смуглая кожа, чёрные волосы, зелёные глаза — начинает методично ощупывать его ногу, что-то бормоча себе под нос. И, господибожеправый, что-то тяжёлое, густое, жаркое поднимается от умелых движений пальцев вверх по ноге к бедру и скапливается в низу живота, и Северус опускает голову, пряча лицо за завесой прядей, и дышит через раз, и у него всё равно выходит сорванный вздох, когда Гарри касается ноги ниже, у самой косточки.
— Больно? — в зелёных глазах беспокойство. Хочется рассмеяться. Больно! Да если бы ему всегда было так больно…
— Это просто ушиб, — говорит Гарри, зачем-то поглаживая большим пальцем его ногу. — Ничего страшного. Сейчас я принесу лёд…
И он уходит, оставляя Северусу драгоценные мгновения на то, чтобы взять себя в руки и утихомирить бушующую внутри бурю. Неизвестную, пугающую своей силой бурю, которой потребовалось столь мало для возникновения.
А потом они ужинают вдвоём в просторной светлой кухне. Северус, обжигая язык и стараясь не торопиться, только бы не выглядеть оголодавшим псом, бросающимся на кости, жуёт самую вкусную яичницу на свете, а Гарри болтает, болтает, болтает — о всякой всячине, и это совсем не раздражает. Он весь светится, этот Гарри Поттер, он будто вылеплен из солнечных зайчиков, на него смотреть больно, но Северус смотрит, даже зная, что потом возненавидит себя за эти взгляды. За желания, неозвученные и несформированные, умирающие в животе, за всё возненавидит — а больше всего за то, что сидит сейчас в прекрасном доме, в котором ему, оборванцу, не место, и чужое бедро, обтянутое джинсами, так близко к его собственному…
Он уходит совсем скоро — лжёт что-то про отца, которому нужно помочь, и позорно сбегает, боясь застать родителей Гарри или увидеть на смуглом лице тень недовольства. Чёрт знает что. Он уже выходит на крыльцо, неловко прихрамывая, как Гарри выбегает следом. И на тощие плечи Северуса опускается пахнущая солнцем куртка, а Гарри подмигивает:
— Вернёшь завтра. Одевайся теплее.
Северус проглатывает глухой стон отчаяния напополам с недоверием и только кивает. Пока он идёт домой, запах Гарри Поттера пробирается ему в вены, забивает нос, вплетается в волосы, и, когда Северус закрывает глаза, под веками вспыхивают огоньки.