Но город был прекрасен в начале мая, как ни странно, мы бродили по улицам в наших лучших нарядах и чувствовали себя как в кино. Днем мы побывали в Музее Родена, затем, вернулись в отель и пили шампанское, едва уместившись в крошечной ванне, а потом, хмельные, пошли в ресторан, который я заранее разведал, во французском стиле, но ненарочитом, спокойном, со вкусом. Не помню все, что мы говорили, зато помню, что ели: цыпленка с трюфелями под кожицей, какого мы никогда прежде не пробовали, и вино, выбранное наугад, оказавшееся таким вкусным, что вообще на вино не походило. Все еще пребывая в том сентиментальном фильме, мы держались за руки, протянув их через стол, а потом вернулись в наш номер на улицу Жакоб и занялись любовью.
После, засыпая, я вдруг заметил, что Конни плачет. Сочетание секса и слез собьет с толку кого угодно, и я спросил: что-то не так?
— Тебе незачем извиняться, — сказала она, и, повернувшись, я увидел, что она не только плачет, но и смеется. — Как раз наоборот.
— Что смешного?
— Дуглас, мне кажется, мы сделали это. Я уверена.
— Что сделали? Что мы сделали?
— Я беременна. Я знаю.
— Я тоже знаю, — сказал я.
Мы лежали рядом и смеялись.
Разумеется, мне следует отметить, что никакого способа «узнать» не существует. Скажу больше, именно в тот момент, скорее всего, это было не так, поскольку гаметам требуется какое-то время, чтобы совместиться и образовать зиготу. Ощущения Конни были примером «предвзятости подтверждения» — желания отдать предпочтение факту, который подтверждает то, во что мы хотим верить. Многие женщины заявляют, что якобы знают точно, будто они забеременели после секса. Но поскольку, как правило, это не так, они сразу забывают о своей уверенности. В тех редких случаях, когда они оказываются правы, они воспринимают сей факт как подтверждение некоего сверхъестественного, или шестого, чувства. Отсюда и предвзятость подтверждения.
Тем не менее две недели спустя тест на беременность подтвердил то, что мы оба уже «знали», а через тридцать семь недель на свет появился Альберт Сэмюель Петерсен и прогнал нашу тоску.
35. Лучик солнца
— Ради всего святого, Алби!
— Что за проблема?
— Ну почему ты не хочешь пойти с нами?
— У меня свои дела!
— Но я заказал столик на троих!
— Какая разница. Иди с мамой. Будете смотреть друг другу в глаза или еще что.
— А ты чем займешься?
— Поброжу немного, пофотографирую. Может быть, пойду послушать музыку.
— Нам пойти с тобой?
— Нет, па, это плохая идея. Прямо противоположная хорошей.
— Но разве смысл этой поездки не в том, чтобы мы проводили какое-то время вместе, всей семьей?
— Да мы почти все время проводим вместе, каждый день!
— Но не в Париже!
— Чем Париж отличается от дома?
— Ну, если я должен отвечать на такие вопросы… Ты хотя бы имеешь представление, сколько стоит это путешествие?
— Вообще-то, если ты помнишь, я хотел поехать на Ибицу.
— Ты туда не поедешь.
— Ладно, тогда скажи, сколько все это стоит. Так сколько?
— Не имеет значения.
— Видимо, имеет, раз ты все время об этом заговариваешь. Назови мне сумму, раздели ее на три, я буду тебе должен.
— Все равно, сколько бы ни стоило… Я просто хотел, чтобы мы провели какое-то время одной семьей.
— Увидимся завтра. Боже, па!
— Алби!
— Я увижу тебя утром.
— Отлично. Ладно. Увидимся утром. Никаких валяний в постели. Ровно в восемь тридцать, иначе нам придется стоять в очереди.
— Обещаю тебе, па, ни разу за весь этот отпуск я не расслаблюсь.
— Спокойной ночи, Алби.
— Au revoir. À bientôt. И еще одно, па…
— Что?
— Мне понадобится немного денег.
36. Путеводитель
Ресторан, в котором мы когда-то вкушали знаменитого цыпленка, был закрыт по случаю ежегодного исхода парижан в жилища на берегах Луары, в Любероне, Миди-Пиренеях. Я всегда невольно восхищался дерзостью этой массовой эвакуации, немного похожей на ситуацию, когда хозяева приглашают гостей на ужин, а потом оказывается, между прочим, что у них другие планы. Вместо того ресторана мы отправились в местное бистро, настолько парижское, что напоминало декорации из ситкома; винные бутылки, едва различимые под каскадами свечного воска, записи Пиаф, ни дюйма стены без плаката, рекламирующего сигареты «Голуаз» или воду «Перрье».