После обеда Ильюшка не выдержал, и мы всё-таки полезли на дерево, посмотреть, нету ли во дворе Рыжей. Ага, вон она. Опять на лошади в своей кавалерийской одежде, но насколько она стала лучше ездить! Сидит прямо, за гриву не цепляется, глядит не вниз, а вперёд. Красивая – жуть. Бедный Ильюшка.
Мужик, который учил её ездить, теперь не держал лошадь за верёвку, а стоял на одном месте и только следил за девчонкой, а она что-то такое делала, отчего лошадь то шла, то бежала, то направо, то налево. Потом мужик похлопал девчонку по коленке и ушёл, а она оглянулась на него и, когда он скрылся за углом, стукнула лошадь пятками по бокам, и та побежала. Девчонка вся подобралась, напряглась, губы сжались, но всё равно сидела прямо, чуть-чуть откинувшись назад. Илья глядел на неё открыв рот. Я толкнул его пяткой и прошептал:
– Скорей, пока она одна!
Он опомнился, часто закивал, отдал мне бинокль и вытащил из рюкзака за спиной мамино зеркало. Солнце светило ярко, и зайчик был большой и сильный. Брат дождался, когда девчонка повернёт в нашу сторону, и навёл зайчик ей на лицо. Ой! Зайчик будто ударил девчонку по глазам. Она зажмурилась, невольно дёрнула повод, лошадь скакнула в сторону, девчонка покосилась, поехала с лошади и хлопнулась на землю. Лошадь ещё немножко пробежала и встала.
Я охнул, а Ильюшка, дурак запрограммированный, вытащил свой плакат с посланием и выставил из листвы. Девчонка встала, закусив губу и держась за бок. Вид у неё был не очень: рейтузы испачканы, курточка в песке, шапка свалилась и волосы разлохматились. На левой коленке – дыра, сама коленка ободрана… Кошмар! В бинокль всё хорошо было видно. Я тут же убрался поглубже в листья и зашипел, чтобы Илья тоже спрятался, а он высунул голову из листвы, улыбается, как дурак, и тычет пальцем в своё послание.
Девчонка поглядела на свою коленку и аж топнула ногой. Бедная. Я знаю, девчонки ужас как переживают, если что-то портится в их внешности. Брат опять посветил на неё зеркалом, чтобы она обратила на него внимание, и тут она подняла голову и увидела его. Она выпрямилась, нахмурила брови, какое-то время смотрела на Ильюшкин плакат и вдруг скривилась, плюнула в нашу сторону, повернулась и пошла к дому, прихрамывая на левую ногу. Лошадь подумала и тихонько потопала за ней. Всё. Познакомились.
У Ильюшки задрожали руки, он уронил свою картонку и повернулся ко мне. Лицо у него было такое растерянное и несчастное, что все слова, которые я хотел ему, дураку, высказать, пропали, и вместо него я обозлился на Рыжую. Вот ведь дура какая! Подумаешь, упала она! Сама виновата! Сидела бы на своей лошади получше, не свалилась бы из-за какого-то солнечного зайчика.
– Всё пропало, – тихо сказал Ильюшка.
И я чуть не заплакал от жалости.
– Ну и чёрт с ней, – сказал я. – Плюнь. Нечего на неё время тратить. Пошли в дом, а то мама вернётся, а мы на дереве. Попадёт. Ещё и вправду в Москву увезут или дерево спилят.
Мы слезли с дерева. Брат шёл, глядя в землю. И тогда я сказал:
– А может быть, это из-за того, что ты ей понравился? Думаешь, приятно хлопаться с лошади, когда на тебя смотрит интересный тебе мальчик? Помнишь, как я на свою Нинку наорал, когда меня при ней Жорка Пухов колотил, а она, насмотревшись, взялась мне битый нос платочком утирать?
Илья поднял голову, посмотрел на меня, подумал и сказал со вздохом:
– Может, это и правильно, но не с этой. Взбесилась она из-за ободранной коленки и из-за того, что на лошади не удержалась. А уж потом, когда меня увидела, плюнула от злости. А на Нинку ты тогда орал не за то, что она тебе нос утирала, а за то, что торчала столбом и смотрела, как тебя Жорка уродует, вместо того чтобы бежать за мной и всеми нашими. Там Нинка была виновата, а здесь – мы.
Виноваты были не мы, а только он. Если бы он не стал второй раз светить ей в лицо и показывать свою картонку, она бы даже не догадалась, отчего упала. Совсем соображение потерял, лопух. Но вслух я этого говорить не стал, а предложил написать другой плакат: «Прости меня, я не нарочно», показать Рыжей и посмотреть, что она будет делать.
Ильюшка опять подумал и сказал:
– А если она снова плюнет? Нет, не стану я унижаться перед этой психопаткой. Пусть сидит в своём замке и дружит со всякими своими жирненькими богатенькими Буратинами.
Я подумал, что эти Буратины совсем не обязательно жирные, сама Рыжая очень даже не жирная, а брату сказал, что уважаю его решение и он – молодец.