Мы с ней больше не голодаем
Я видел, как вздувались маленькие венки на твоём лбу от напряжения, а спутанные волосы были зачёсаны назад.
И то, как ты приходила домой после работы, и сумка просто выпадала из твоих уставших рук. Ты закрывала глаза, стоя вот так, обутая и одетая около минуты, а после обессиленными движениями стягивала это душащий твоё горло шарф, и это промокшее серое пальто.
После шла на кухню и очень мало кушала - еды не хватало, и ты пыталась отдать как можно больше мне.
Иногда проходя мимо твоей комнаты, я слышал, как ты плачешь.
Тихо-тихо.
Я шёл в свою комнату и тоже плакал в подушку, а боль кромсала моё детское сердечко.
Кроме крёстной, нам никто не помогал.
Она делала всё то же самое - работала, экономила, кормила детей. Но умудрялась подкармливать ещё и нас с тобой. Ты всегда поднимала крик, мол, её дети голодают, а она всё несёт нам. Но после уговоров, тебе приходилось принять кулёчек с продуктами и снова расплакаться.
Слёзы текли по твоим щекам, а всхлипы глушились прижатой ко рту ладонью. Я слышал твои грудные стоны, и видел твои конвульсивные движения под стать всхлипам. Так протекали истерики. Так я ненавидел небо.
Я видел, как тяжело крёстной, как поменялся цвет её глаз, как шелушилась кожа на лице и трескались губы от нехватки витаминов.
Но как бы ей не было тяжело - она всегда улыбалась ради меня и делала вид, будто всё в порядке.
Я улыбался в ответ, а потом плакал в тридцать раз дольше, чем держалась моя улыбка.
Шли годы, я вырос, ходил в девятый класс. К этому времени уже все знали, что я ношу драную одежду и никогда ничего не покупаю на переменах. Кто-то рассказал всей параллели, что видел меня летом, когда я собирал бутылки. Все эти нападки проходили мимо моих ушей. Мама просила, чтобы я хорошо учился, и я выполнял её наставление.
В конце девятого класса началось плохое время.
Наступил период, когда у нас не было еды три дня.
Я крошил последние аскорбиновые таблетки в теплую воду, и давал пить матери, чтобы наполнить желудок хоть чем-то. Просил её как можно больше спать, чтобы постоянно не думать о еде. Я так хотел облегчить материны мучения, но был обессилен и лежал рядом.
На третий день голодовки, я принял и осознал ту мысль, что мы умрём.
В тот момент я пообещал себе, что больше никогда не допущу такого случая и буду делать всё возможное для того, чтобы моя любимая мама питалась нормально.
Я пообещал, однако ничего не мог сделать именно тогда - силы меня покинули и ноги не держали моё тело.
Нас спасла крёстная - вечером она принесла довольно-таки много еды, мы питались ею целую неделю.
После того, как крёстная ушла, я кормил маму теплым супом. Сначала три ложечки, через полчаса ещё три. Говорят, после голодовки нельзя есть сразу много, надо вот так по чуть-чуть. Это я увидел в каком-то фильме, правда и не знаю где - у нас не было телевизора.
Мои руки тряслись, но я старался не пролить ни капельки супа. Это было сложно - один его запах сводил меня с ума, я готов был захлебнуться прямо в тарелке, так сильно мне хотелось есть.
На следующий день я увидел твою улыбку. Я обнимал тебя после работы, целовал в щеку и говорил, что всё будет хорошо. Ты улыбалась, гладила меня по плечу, и я видел блеск в твоих глазах. Он был полон жизни, энергии, лёгкости. Мы ужинали, а после читали друг другу отрывки из книг.
Блеск жил в твоих глазах ровно полторы недели - через столько закончилась еда крёстной и та, которую ты купила на почти последние деньги.
Мы снова потуже завязали пояса и питались, как казалось с непривычки, очень скупо.
Так прошёл месяц, и в нём были дни, когда мы ничего не ели.
Я начал медленно, но продуманно вынашивать план.
Школа закончилась и наступило лето - я был свободен и каждый вечер ходил на базар, внимательно следил за торговцами и покупателями.
Я поставил себе задачу найти самого богатого продавца, и ограбить его поздно вечером.
Спустя неделю я нашел самую богатую торговку - это была толстая бабка, которая ела много помидоров и швыряла шкурки от них прямо на асфальт.
Вокруг нее было куча сумок с товарами, но не они служили для меня основанием вывода о её финансовом состоянии. Поводом служила толстая поясная сумка на её теле - в ней была куча денег, целая пачка, видимо торговка боялась хранить деньги дома и всегда носила их с собой.
Я следил, куда она идет после работы и узнал, где живёт.
Спустя две недели я практически полностью продумал своё нападение.
Единственной проблемой были два крепких мужика, которые ходили с бабулей после работы до дома, они несли её сумки и видимо, служили ей в качестве охраны. Мне было всего 15, но спасало лишь то, что я был их роста.
Шло время.
Я старался воровать на рынке, но был предельно осторожен, и украсть каких-нибудь продуктов выходило редко. Однажды мне отдали еду просто так, лишь заметив, каким взглядом я смотрел на свиную вырезку. Мне сказали, что мясо чуть подпортилось, но если съесть сегодня вечером, то всё будет в порядке.
Мы ели её ровно 4 дня, и я был очень благодарен тому доброму старичку на рынке.
Я думал, а время текло своим поспешным потоком, не желая пересыхать или приостановиться на несколько минут.
Опять наступили дни голодовки.
Мама стремительно худела. Лицо исхудало настолько, что были видны скулы. Я по-прежнему целовал их каждый день, каждый раз пытаясь не попасть на скулу, чтобы поцеловать в щёку, но всё чаще мне это не удавалось.
Через неделю маме урезали зарплату из-за нехватки средств в государственном бюджете.
По ночам я много думал на счёт нападения и смотрел на звёзды. Ещё столько же плакал и лёжа на полу молился Богу. Молился, но прекрасно знал, что он давно нас оставил, ведь все остальные семьи жили более-менее, а я каждый день переживал похоронную боль в своём сердце, и всё чаще засматривался на покупателей на рынке, прикидывая самые различные развития событий.
Прошла ещё неделя, маме стали платить ещё меньше, и теперь мы делили еду на два приёма в день - утром и в шесть вечера. Иногда мы ели только по утрам, но чуть больше, нежели обычно.
Через пару дней такой жизни, мать перестала говорить. Казалось взгляд её был намылен, и она ничего не видела перед собой. Я отдавал ей свою утреннюю порцию еды, а вечером, лежа рядом с ней, нашёптывал стихи Ахматовой, которые знал наизусть. Видел её чуть тронувшую уголки губ улыбку. То была улыбка не удовольствия, а счастья от того, что скоро мы все умрём и перестанем мучиться и биться с природой за своё существование.
Я понял, что дела совсем плохи, и чем скорее я совершу ограбление, тем быстрее вытащу свою маму из этого предсмертного омута. Я решил идти послезавтра, чтобы за завтрашний день всё подготовить и довести свои действия до автоматизма. Я прекрасно понимал, что у меня не будет второго шанса, и если меня поймают, то посадят в тюрьму. Я не мог этого допустить, я не мог оставить её совсем одну.