Тогда, до революции, интеллигенция смотрела в сторону разрушения, а не утверждения своей родины. Революционеры всё это хорошее (любовь к отечеству) откладывали на будущее. Казалось, жизнь впереди, за перевалом. Мамин же чувствовал органический строй русской жизни, от которого уходили и к которому возвращаются теперь её блудные дети (интеллигенты). Теперь дальше идти некуда, и лучшее разовьётся из того, что есть, что под ногами, и вырастет из-под ног, как трава.
Не надо гоняться за Александром Невским или выкапывать «Слово о полку Игореве». Достаточно развернуть любую книгу Мамина, понять — и родина будет открыта.
Современники не поняли Мамина потому, что в любой его книге культура Отца — Патриотизм.
Каждый из нас в лице своём гений, единственный в своём роде: один раз пришёл и в том же лице никогда не придёт. В лице своём каждый гений, но трудно добиться, чтобы люди лицо это узнали.Да и как его узнать, если не было ещё на свете такого лица? И вот почему критики, если появляется на свет оригинальный писатель, прежде всего стараются найти его родство с каким-нибудь другим, похожим на него писателем. Бывает удачное сравнение, бывает и совсем нехорошо... Более неудачного определения Мамина как русского Золя я не знаю...
Мне грозит лицо Тургенева, Чехова.
Почему же у нас не узнали Мамина в лицо? Я отвечу: потому не узнали, что смотрели в сторону разрушения, а не утверждения Родины.
В эти дни я лежу у мамы с обмороженными ногами и для Пришвина не существую. Он в эти дни продолжает борьбу со своей влюблённостью. Он наконец находит орудие для борьбы: это орудие — бескорыстие.
18 января.
Победа будет, я знаю, что для этого надо. Для этого надо вперёд исключить себя из обладания благами этой победы: я не для себя побеждаю.
Голодный повар — как это может быть? А вот бывает же: поэт похож на голодного повара; он, создающий из жизни обед для других, сам остаётся голодным. И что ужасно — как будто в отношении писателя так и должно быть: сытым писателя так же трудно представить, как голодным повара.
20 января.
«Поповна» в тот мороз отморозила себе ноги и не пришла на работу. Вот не везёт мне с дневниками! Не утопить ли их в Москве-реке? Не надо закрывать глаза, что и Поповна, и моё выступление о Мамине, к которому готовлюсь, относится к неизбежным манёврам романа.
Самое близкое повествование Мамина мне — это «Черты из жизни Пепко», где описывается «дурь» юности, и как она проходит, и как показывается дно жизни, похожее на дно мелкой городской речки: среди камешков лежит чайник без носика, эмалированная кастрюля с дырочкой и всякая дрянь.
Когда показывается — является оторопь от такой жизни, и мучительная «дурь» становится так хороша, и хочется вернуть её себе. Делаются серьёзные усилия, и «дурь» становится действующей силой, поэзией писательства.
«Пепко» есть свидетельство, что Мамин — настоящий поэт, независимый от внешних условий.
21 января.
Не верь, что свободен от ненужного чувства, если даже обнажится дно души: это временное, а душа снова наполнится. Сегодня впервые только начало показываться равнодушие — и вот это начало есть начало конца и начало обычной свободы.
Только вижу по этому примеру, как же мало взял я у жизни для себя, как дал этому чернильному червю насквозь иссосать свою душу.
Это была женщина не воображаемая, не на бумаге, а живая, душевно-грациозная, и я понял, что настоящие счастливые люди живут для этого, а не для книг, как я; что для этого стоит жить и что о нас говорят потому, что мы себя отдали, а о тех молчат, потому что они жили счастливо: о счастье молчат.
И вот захотелось с этого мрачно-насиженного трона сбежать.
Как прыжок косули в лесу — прыгнет, и не опомнишься, а в глазу это остаётся, и потом вспоминаешь до того отчётливо, что взять в руки карандаш и нарисовать. Так вот пребывание этой женщины в моей комнате: ничего от неё как женщины не осталось,— это был прыжок... Но как счастливы те, кто не пишет, кто этим живёт.
В этот день впервые появляется в дневнике одумка: «А и вполне возможно, что это был соблазн, что это путь не к себе, а от себя».
Это запись о привычной «свободе», которую писатель считает высшим благом и от которой, однако, его тянет, как с трона, сбежать...
22 января.
Вчера была вторая встреча с новой сотрудницей. Валерия Дмитриевна. Фамилии не знаю.