Холодно, равнодушно глядел я на месяц, в сердце же открывалась боль, и вдруг я почувствовал, что боль эта наша, что мы тут вместе. До того это было в чувстве чётко, до того душа твоя слита с моей душой, что это было всё равно, если бы ты и вся тут была. И когда я теперь уже с тобой вместе взглянул на месяц, честное слово — он плясал от радости. А потом и всё вокруг нас заплясало, и я понял, что природа нас с тобой уже давно обвенчала, соединила, не хочет видеть каждого из нас в отдельности. Извещаю тебя об этом: в природе мы обвенчаны. Напоминаю о 25-м в 6 часов. Твой Михаил».
Тяжело это перенести, их эгоистическое горе. Тяжело думать, что всю жизнь провёл в детской комнате и дети ничего-ничего хорошего от меня не взяли. Это конец всему.
Лялю я как-то от всего отбил, надо её устроить. Например, подарю ей и оформлю подарок — мой архив. Она и работать будет над ним, и верное обеспечение.
Послал третье письмо из Загорска о месяце («В природе мы обвенчаны»).
Был у попа-пчеловода. Посмотрел на него, посмотрел в зеркало на себя, и страшно стало: а вдруг как он через своё поповство прозрит, что я в своём возрасте, в своём положении повторяю в душе своей одно только «Ля-ля», «Ля-ля». Ещё я думал, глядя на него: «Да невозможно же представить себе такое, чтоб молодая женщина могла полюбить вот такого попа!» Тоска вошла ко мне в сердце, стала ужасно мучить с повторением: «Что ты наделал, что ты наделал!»
Когда же я пришёл домой, отдохнул, пообедал, побрился, вымылся и поглядел в зеркало, то сразу всё прошло: «Я не похож на попа!»
И ещё один морозно-солнечный день. Хотя внутри всё повёртывается по-разному, но средняя линия — это полная уверенность в своей правоте и совершённое спокойствие: без этой встречи моя жизнь была бы непонятной.
В моей жизни было две звезды — звезда утренняя (29 лет) и звезда вечерняя (67 лет), и между ними 36 лет ожидания. 40-й год загадал: «крест» или «приди», и она пришла, и жизнь моя стала прозрачной и ясной. «Жень-шень» — это о звезде утренней, теперь должно возникнуть нечто о звезде вечерней... «Звезда вечерняя моя».
Роль поэзии в этом сближении: приманивает, заманивает, и отдаёт, и передаёт куда-то... Замечательно и необыкновенно, что в нашем случае вовсе не было грани между Эросом и Полом.
Есть поэзия — действует пол.
Нет — и пола нет.
И когда пол действует — поэзия светит.
Чувство полной уверенности, что в мою жизнь послан ангел-хранитель. Мои глубокие и позорные провалы чувства заключались в безвыходности нарастания «корневой» силы... Довольно одного взгляда на Лялю, чтобы ущемлённость превращалась в радость, а ласка сразу создавала бы разлив души.
Её заветная мечта — «рай плоти». И вот именно из-за того, что это самое её желанное, ей оно и не давалось. И вот её «ошибка» (брак) и её вздох: «Ах, зачем я это сделала!»
«Вот чепуха!» — воскликнула она, указывая на своё тело (т. е. всё это без любви — че-пу-ха!).
25 марта.
За три месяца до встречи в Париже с невестой моей поэзии родилась настоящая невеста моей жизни — Ляля.
Читаю письма Олега, дивлюсь возвышенной силе его творческого самосознания. Чем он отличается от самого Бога в своём построении вселенной? И вот такой-то творец бежит от девочки, рискнувшей ему предложить «рай плоти». Не бежать он должен был, а или взять её в свой горний мир для сотворчества, или самому сойти с ней в долину любви человеческой и на некоторое время, как наказанный ангел, стать как все. Он ни того ни другого не сделал и через этот корректив девочкой жизни вскрыл своё люциферовское происхождение.
Через много лет ты запишешь о том же, но иначе: «1953 г. 2 мая.
В результате чтения дневника (т. е. писем) Олега понял непонятное в Ляле и проникся величайшим уважением к О. Он, по-моему, достиг в своём духовном развитии такого состояния, которое мне казалось недостижимым: самому своими усилиями победить чувственность, зависть, ревность и всё прочее, связанное с чувственной любовью, и остаться торжествующим...»
Шёл в лесу по дороге и не мог никуда в сторону свернуть: по сторонам проваливается снег больше чем на полметра. Увидал пень, согретый солнцем, долез до этого пня, уселся лицом против солнца и замер.
Как волнуется жизнь моя! Если я устал, то к усталости присоединяется угнетающая мысль: как же ты такой будешь ободрять свою подругу? А когда является бодрость, то сейчас же является сильное желание к ней дотянуться.
Я шепчу ей из леса:
— Ты страдаешь за своего Олега, помни, только за него. Он тебя любить и не мог, и замечал он тебя, лишь когда ты ему говорила что-нибудь в путь.
Какая наша страна стала теперь голодная, ободранная, безнадёжно скучная, как и во всём-то мире стало скучно, до того скучно, что и не ждёшь даже никакой катастрофы.
И вот зато в своей личной затаённости до чего же хочется пустить всё к черту и самому, несмотря ни на что, сорваться с цепи и жить — жить — жить!
Мать с ребёнком на руках похожа больше на явление собственности, чем любви. Почему же принято это считать примером любви? В связи с этим вопрос — как же нам-то быть? И пошли они, вопросы жизни, один за другим, как вагоны...
Но вот пришло время, и она сама полюбила, и больше не могла собой жертвовать, и поняла значение своей «чепухи» для себя, то есть, в сущности, она себя поняла. С этого момента в девушке зачалась женщина, влекомая слепой судьбой к жизни рода, чтобы родить и сделаться собственницей своего ребёнка, эксплуататором для него своего мужа, организатором своего дома и т. д.
Вот что именно сейчас и происходит с В., воспитанной на идеях истинного христианства. Она теперь похожа на Церковь, некогда ставшую перед необходимостью считаться с рождением плотского человека, а не только духовного.
В силу своей духовности (воспитания в нигилистическом отношении к материи) она теперь будет как-то иначе относиться ко всему материальному.
А то было — скажешь: «Вот я сегодня нахалтурил денег!» Я радуюсь, а она: «Да на что это нужно?» Или вот я хотел квартиру сменять, а ей противно этим заниматься в то время, как любовь в самом разгаре.
Если у неё даже и не будет ребёнка, то все равно она меня превратит в своего ребёнка. Итак, если думать о себе, то ребёнка не надо иметь, если же думать о ней, то для её личного счастья это нужно.
«Бог любит не всех одинаково, а каждого больше» (из письма Олега, — он там приводит эти слова к нему Ляли и говорит, что в них выражено христианское откровение о значении Личности), — вот чудесно-то!
Жить надо как живу, погружаясь в её душу: она неисчерпаема. «А вы исчерпаетесь», — сказала она мне когда-то. Это возможно... Только когда ещё это будет и будет ли когда-нибудь?
Если она неисчерпаема и если я люблю её, то как могу я исчерпаться?
Вот когда понял я, за что она так грубо накинулась на меня («Вы стары, вам надо было сойтись со мной 10 лет назад»), когда я сказал, что страшусь нашего вечного «вместе», что для поэзии, кажется, необходимо одиночество. От моих слов она прямо упала на ковёр, стала на коленках и рыдала, рыдала как ребёнок. Между тем я это сказал не о существе дела, а о привычке бытия. По существу, вся суть, вся мораль этого переворота, что, в противоположность Олегу, я соединяюсь с ней в духе и в плоти: я всё ей отдаю, как и она всё мне отдаёт.
Христа я понимаю со стороны и как хорошее Начало чувствую с детства. Но как живую Личность я его не чувствую. Это у неё Он как живой. И я могу воспринять Его только через неё. Сильней и сильней любя её, я могу приблизиться к Нему.