— Нет, — сказал я. — Суета там. Бардак. Не послушают. И вообще я ненавижу революции, особенно устроенные на деньги всяких Парвусов и им подобных.
— Решай, Иван, скорей! Я высыхаю!
— Хорошо. Отнеси меня, Рыбка, в село Курейка Туруханского края в тысяча девятьсот шестнадцатый год...
— Ты чокнутый, — послышалось мне.
— Что?
— Да так. Два часа у тебя там на всё, про всё будет. Так что время не теряй.
— А что потом?
— Сюда вернёшься. Ясно?
— Да. Понятно.
— Отпускай уже!
Я, щурясь, повернулся, смотал леску. На ощупь, зажмурив глаза, снял с крючка Золотую и бросил обратно.
В тот же миг, как я услышал плеск, сияние смеркло и неведомая сила подняла меня над полем, над деревней, над страной, над всей планетой, закружила...
Я выронил удочку и отключился.
2.
Курейка оказалась типичной унылой деревней, состоящей едва ли ни из одной-единственной улицы. Я поёжился: то ли из-за того, какую тоску наводил ряд однотипных почерневших изб, то ли из-за холода, мгновенно забравшегося ко мне под одежду. По ощущениям было около плюс пятнадцати. Судя по виду деревьев, Рыбка отправила меня в лето или весну — и на том спасибо!
За два часа мы с товарищем Сталиным, конечно, успели бы обговорить все способы спасения СССР, да вот беда — где мне его искать? Возникло опасение, как бы не потратить всё время на его поиски. Да в самом ли деле он здесь? Тот ли год? Тот ли посёлок? Не ошибся ли я, не ошиблась ли Рыбка, не обманула ли?..
Впрочем, выбора не было. Я двинулся вдоль по улице в поисках каких-нибудь подсказок и довольно вскоре встретился взглядами с мужиком, сидевшим на заваленке у одного из домов. Судя по красно-морщинистому лицу, лет ему было примерно от тридцати до шестидесяти. Стрижка под горшок, клочковатая борода, заношенная поддёвка, порты в заплатках и лапти на грязных онучах наводили на мысль, что я то ли в этнографическом парке, то ли в России-Которую-Мы-Потеряли. Мужик жевал какой-то чёрный хлеб. Судя по всему, французские булки в Туруханском крае предпочитали делать из ржаной муки.
— Вы чей будете, барин? — поинтересовался представитель глубинного народа. — Что-то я вас раньше тут не видел.
— Я журналист. Из Америки, — ляпнул я сам не особенно зная, зачем.
— Уу! — сказал мужик. — Вы птица важная. А позвольте спросить, барин: в вашей Америки все эти самые... жоралисты... Али это вы такой один?
— Только я, — ответил я, сообразив, что слова «журналист» он не понимает. — А теперь вы мне за это ответьте: есть у вас тут грузин ссыльный?
— Да у нас тут ссыльных как собак, — охотно поделился мой собеседник. — Есть и грузин, да.
— А где мне его отыскать?
— Ну если ты про Осипа, то вон, у Перепрыгиных в прирубе, — и мужик ленинским жестом указал на домик в конце улицы. К нему был вроде как приклеен ещё домик, но поменьше.
— Спасибо, милчеловек. Америка тебя не забудет, — сказал я и двинулся в указанном направлении.
Осип... Неужели он и правда здесь? Неужели всё не вымысел, не бред, я его увижу?! Ох, лишь бы оправдался расчёт на то, что в ссылке Сталину так скучно, что он будет готов от нечего делать выслушивать любые бредни любых попаданцев из любого будущего! Поверить не могу: с утра пошёл на рыбалку, а днём я уже спасаю СССР!
Но, блин, холодно тут до чего! Мало того, что я одет не по нынешней моде (хе-хе), но ещё и не по сезону. Вроде, летом в Сибири должна быть жара? Или нет? Наверно, ещё апрель месяц... Ещё не хватало мне простудиться в процессе подвига... Прямо чувствую, как продувает! И горло вот-вот заболит. Сейчас кашлять начну, ё-моё...
Ладно, мы, герои, перед мелкими простудами не дрейфим!
Вот он, домик Перепрыгиных.
Эх! Страшно. И волнительно. И радостно! И нервно, чёрт возьми!
Я постучался.
Открыла какая-то женщина.
— Я к Осипу. Можно его?
3.
Час спустя Сталин, словно прилежный ученик, сидел за столом в своей части избы и вёл список под мою диктовку:
— Значит... Хрущёв. Горбачёв. Ельцин. Кто ещё... Яковлев всякий...
— Яковлевых много, — сказал Сталин со своим неподражаемым акцентом. — Всех расстреливать?
— Ну... — Я замялся. — Вообще, он ещё не родился... И Ельцин с Горбачёвым ещё тоже... Но можно расстрелять и их отцов, не родились чтоб! У Горбачёва — Сергей, у Ельцина — Николай, а у Яковлева... Чёрт, не помню отчество! Ну ладно. Он не важен. Солженицына ещё вот запишите. Это будет ярый антисоветчик, опасный очень.