Совсем недавно, сидя на рыбалке, я был уверен, что знаю, что скажу Вождю народов. Но теперь, когда он сидел передо мной — молодой, чернявый, с пышными усами, с хитрым прищуром и обаянием незнаемого ещё им самим исторического величия, план готовой речи просто испарился из головы моей. Я судорожно дёргался от мысли к мысли, от фамилии к фамилии, досадуя на то, что смотрюсь ещё неубедительнее, чем мог бы. Хотелось просто отрыть рот и тихо обалдевать от того, что я в самом деле в Российской империи, что в этот момент судьба мира ещё решается где-то на Сомме и под Верденом, что передо мной величайшая личность и мы с ней на равных... Но я не сдавался. Стараясь не замечать того, как колотится моё сердце, дрожит от волнения голос, краснеют щёки, я упорно продолжал и продолжал спасать Союз:
— Индустриализацию когда будете проводить, стройте на востоке. На западе особенно не стройте, всё равно в войну там немцы всё разрушат.
— Ты ври, да не завирайся! — Сталин усмехнулся. — В то, что большевики возьмут власть я, положим, верю. Может, даже допускаю, что я главным буду после смерти Ленина. Но уж с немцем воевать! Ну нет, шалишь! Мы и этой-то войне всегда противились. Это цари меж собою дерутся, а русскому и германскому пролетариату делить ведь нечего! Если к власти придём, сразу мир заключим. И уж заново не будем воевать. Всё равно ведь скоро будет мировая революция, границы сотрутся, будет одна всепланетная социалистическая республика. Низы не хотят, верхи не могут, соображаешь?!
— Вы, конечно, извините, Иосиф Виссарионович, но это вам сейчас только так кажется. А на самом деле в Германии после революции фашисты к власти придут.
— Кто такие «фашисты»? — спросил Джугашвили.
И в самом деле, как он может знать! Фашизма ж нет ещё! Пока что не придумали! Блин, как же объяснить-то? Те, кто евреев не любит? Да ну, а кто их любит-то... Те, кто считает себя лучше других? Ну, так очень сложно отличить фашистов от тех, кто действительно лучше других (ну вот вроде меня или Сталина). Те, кто готовы убивать невинных людей по приказу своего безумного вождя ради каких-то химерических мечтаний? Не убедительно. Какое-то несерьёзное определение. Боюсь, моему собеседнику не зайдёт.
— Фашисты это плохие люди, которые против большевиков, против революции и против свободы, — сказал я, через мгновение поймав себя на мысли, что большевики это немецкие шпионы, распродавшие империю, революцию устроили масоны, а свобода — буржуйский конструкт для прикрытия педерастии. — Во главе фашистов будет Гитлер. Вы когда с ним договор о дружбе и границе подписывать будете, то...
— С чего это мне подписывать договоры о дружбе с врагами большевиков? — удивился Сталин.
— Ну... — Я замялся. — На самом деле, там сначала будет просто пакт о ненападении...
— Большевики не подписывают пактов о ненападении со своими врагами! — торжественно провозгласил мой собеседник. — Ни с царской властью, ни с кем! Мы открыто бросаемся в бой.
— Это будет нужно, потому что Англия вступит в сговор с Гитлером и будет подталкивать его в войне с Советским Союзом...
— А чего его подталкивать, если он, как ты сказал, и так наш враг?
— Ну, тут всё сложно. Всё неоднозначно... В общем, с Гитлером вынужденнно придётся заключить союз из-за провокаций...
— И с Англией тоже выходит? — спросил Джугашвили. — Ну если они в сговоре.
— С ней нет. Вернее... С ней потом. С ней будет союз, когда против Гитлера будете воевать.
Сталин посмотрел на меня пристальным, пронизываеющим взглядом.
— Слушай, парень. Скажу честно: я с тобой общаюсь только потому что мне тут осточертело и до зарезу нужны новые знакомстсва. Но если Охранка считает, что ей будет какая-то польза с того, чтобы подсылать ко мне в качестве провокаторов всяческих идиотов, то передай им, что они там совсем разучились работать!
— Я не провокатор!
— Да. Ты просто сумасшедший и несёшь мне околесицу от души.
— Это не околесица, Иосиф Виссарионович, это реал политик! — Сказал я. — Понимаю, из вашего времени сложно... запутанно выглядит... А знаете, забудьте это всё! Только помните главное: если в сорок первом году разведка доложит вам о готовящемся нападении Гитлера, то вы не считайте, что это английская провокация... Вы разведке верьте и готовьтесь...
Я осёкся, встретившись с презительно-насмешливым взглядом собеседника, но потом усилием воли приказал себе не сдаваться и продолжал:
— Это будет примерно в июне...
Тут дверь открылась, и в избу зашёл Свердлов. Я сразу его опознал по пенсне, бородёнке, стоящим стоймя волосам и противному взгляду. Даже русская косоворотка, в которую он был сейчас одет, не скрывала сущности этого типа!