Дед и сейчас скрывается за мельницей. А я все так же продолжаю сидеть на крыльце. Проходит еще сколько-то времени, из дверей дома появляется бабка Аграфена. Усевшись напротив меня, она кладет на колени клубок шерстяной пряжи и начинает зачем-то перематывать ее на другой клубок. Бабка тоже молчит и только время от времени глубоко и шумно вздыхает.
Клубок скатился с бабкиных колен, я поднял его и положил обратно, но старуха как будто не заметила этого. Я вспомнил сегодняшний разговор на реке с Витькой и решился спросить:
— Бабушка, вы всю жизнь здесь живете?
— Нет, сынок, девкой с отцом да матерью в Юхине жила.
— А больше никуда не ездили? В города?..
— Приходилось. Помоложе была одного разу в губернию ходила, туда и обратно пешки…
— Почему же пешком, а не по железной дороге?
— Тогда еще и не было ее, дороги-то, здеся…
— Скучно, бабушка, на одном месте?
Я задал последний вопрос и сам испугался: а вдруг старая женщина обидится? Но она ответила без всякой обиды:
— Некогда скучать было. — Вздохнула и добавила: — Пятерых сыновей вырастила…
Я знал, что из всех сыновей война оставила ей одного только Василия Никаноровича, и больше не задавал вопросов.
13. ОТВАЖНЫЕ КАПИТАНЫ
Дедовы кости болели не зря. Той же ночью подул холодный ветер, к утру все небо затянуло низкими серовато-синими облаками, то и дело сеявшими на землю мелкий, нудный дождь.
— Мой барометр не ошибется, — говорил дед Никанор, как будто довольный и ломотой в суставах и дождем.
Но уже на третий день дед ворчал и сердился на дождь, на ветер, на тучи. Хотя ему ничто не мешало с утра брать топор и отправляться на мельницу, где он беспрестанно что-то чинил, дед все же не забывал по нескольку раз на день помянуть недобрым словом непогоду.
— Эк ведь его не ко времени прорвало! День и ночь ровно из худого сита! — ругался он, отряхивая на крыльце сырую телогрейку, перед тем как войти в избу.
Бабка делала вид, что ее не касается погода. Она жаловалась и ворчала не больше, чем в хорошие солнечные дни, и продолжала так же суетиться по хозяйству с утра до вечера.
Больше всех надоела дождливая погода нам с Витькой. Она лишала нас свободы, к которой мы успели привыкнуть на мельнице. Дождь зажал нас в четырех стенах. Несколько раз мы пытались выскочить на улицу, но холод и дождь снова загоняли нас в избу. Мы вспомнили, может быть в первый раз за все время, о книжках, оставшихся в Москве, об играх, которые возможны дома, о радио и кино. Но от этих воспоминаний веселее не становилось.
— Полезем на чердак, — предложил я.
Но как только мы забрались на первые скрипучие ступени, появилась бабка Аграфена и прогнала нас с лестницы.
Тогда мы забрались на низкие полати и, разложив там в полумраке карту и компас, принялись разглядывать маршруты экспедиций, о которых так много мечтали в ванной комнате. Сначала это занятие навевало грустные воспоминания, но мало-помалу путешествия нас увлекли и захватили. Не помню, кому принадлежала идея, но скоро наш корабль, готовый отправиться в далекую северную экспедицию, уже покачивался на волнах возле причала Химкинского речного порта в Москве.
Прозвучал прощальный гудок. Мы помахали рукой ребятам с нашего двора, оставшимся на берегу, и по каналу потопали сперва в Московское, потом в Рыбинское море. Скоро по Шексне и Мариинской водной системе добрались до Беломорско-Балтийского канала, оставив позади широкие водные просторы Онежского озера. Открывался прямой путь в Белое море.
— Выбрать якорь! Отдать носовую, трави кормовую! — то и дело раздавались на полатях команды.
Экспедиция была в самом разгаре, но тут послышался сердитый бабкин голос:
— Что орете, оглашенные! В ушах от вас ломит!
Мы вынуждены были перейти на шепот, от чего сразу полати превратились в полати, исчезли и канал и живописные берега, волны перестали биться о борт корабля.
— Давай говорить на тарабарском языке, чтобы бабка ничего не понимала, — предложил Витька, — вроде мы ведем иностранный корабль.
— По нашему-то каналу — иностранный? — возразил я.
— А почему? Польский, чешский или румынский… — ответил Витька.
— Пое-хтары, впере-хтары! — согласился я, сразу переходя на иностранную речь.
— Дава-хтары, грузи-хтары топли-хтары! — вдруг приказывает Витька.
— Возьме-хтары топли-хтары в Арха-хтарынгельске-хтары, — не соглашаюсь я, движимый желанием скорее добраться до Белого моря, а самое главное — возмущенный начальственным тоном приятеля.