Танки «Шерман» в пригороде Вены. 1945 год
15 января мы поддерживали 5-ю Орловскую дивизию, 556-й полк полковника Качура. Мы двумя машинами выскочили — пехота лежит, лейтенанта убили. Подбегают, просят: «Ребята, поддержите огоньком!» Кроме штатных снарядов, что в кассетах, у нас навалом на днище под командирским сиденьем — наверное, штук 80 всего. Ну, мы все их и выпустили. И подкалиберные, и бронебойные — лишь бы стрелять, испугать немца. Пять штук только оставили. Пехота поднялась, взяла, что положено. Полковнику, видно, понравилось, нас представили к наградам. Я «звездочку» получил за этот бой. Да, а медаль «За отвагу» я еще в пехоте получил.
Те же танки на улицах столицы Австрии
Потом пошли мы дальше и 21 января вышли к границе Восточной Пруссии. 23 января наша машина вышла из строя. Потрепанные машины были, старые. Уже в Ортельсбурге, в Восточной Пруссии — первый крупный город, который мы взяли. Утащили на ПРБ, подремонтировали и в начале февраля опять на фронт. Приехали, а от нашего самоходного полка три машины осталось — все выжгли. Броня-то на нашей 76-миллиметровке слабенькая, 15 мм сбоку — всем пробивалась. Мы машину «Прощай, Родина!» называли. А еще «сучкой». Стали поддерживать пехоту. Прибегает майор и говорит: «Вот, видите три дома? Там немцы. Надо дома разбить». Пожалуйста. Десять минут — и все три дома вдребезги. Майор потом снова прибегает. «Вот там еще дом. Его тоже надо». Ну, мы по нему начали стрелять, а он не разваливается. Через некоторое время командир полка с палкой к нам бежит. Мол, по своим стреляете. Мы ему — так вот же, майор нам указывал. А майор сразу — я, мол, не туда указывал. Командир полка за палку — мода была тогда такая, с палками ходить — и на нашего лейтенанта. Лейтенант за пистолет: «Товарищ полковник, если ударите — вас застрелю и сам застрелюсь». Тот сразу утих. Короче говоря, то, что мы были представлены к орденам, — наградные листы ликвидировали. За строптивость.
Танковая колонна «Лембиту». 1945 год
Пошли мы дальше воевать. Прошли мы тогда Алленштайн, Гутштадт. Стояли севернее деревни Петерсвальде, недалеко от того места, где Черняховского убили. Там были скотные дворы. Их по два-три раза в день пехота брала, ее оттуда выбивали. В ночь на 25-е мы съездили заправились, пополнились снарядами, горючим и вернулись обратно. А 25-го приказали взять эти дворы. Уже 4 машины у нас было — с ПРБ пригнали подремонтированные. Сходили один раз в атаку — машину одну подбили. Мы вернулись обратно. Откуда там появились противотанковые средства — не знаю. До этого мы просто хулиганили — останавливались метрах в 600 от немецких траншей и что хотели, то и делали. Не было у немцев противотанковых орудий. А тут вдруг болванкой… Наводчик и заряжающий погибли.
Офицеры фотографируются. Рядом остатки уничтоженной внутренним взрывом «тридцатьчетверки»
Пополнить некем — людей-то не было. Машины были, а людей не было. Зам по строю дивизии зовет комбата нашего. Говорит: «Взять скотные дворы!» Комбат говорит — мол, там что-то на прямой наводке. Ну, а тот у связника взял карабин: «Не пойдешь — пристрелю!» И мы пошли. Взяли эти скотные дворы. Остановились. Там так — дом, скотный двор, сарай и здоровое дерево. Мы возле дерева и встали. Другая машина справа, третья немножечко сзади. Прошло немного времени — приводят пленного немца. Здоровый такой рыжий парень. Пуля ему в кончик носа попала, в горбинку. Но ничего не сделала. Он на колени встал, просит — не убивайте, мол, цвай киндер у меня. Ну что, оставили его. Посадили, где котлы для варки мяса. Ну и сидим. У меня шуба такая была, автомат. Вдруг командир кричит: «Танки!» Выскочили. Восемь самоходок немецких. Три «фердинанда» и пять «штурмгешютцев» 75-миллиметровых. Ну, по «Феде»-то ударили мы двумя снарядами подкалиберными метров с 400. Рикошет. Не берет. Смотрим — разворачивается в нашу сторону. А был февраль месяц, тепло, пахота раскисла. Ползет танк или самоходка — так, как лодка, днищем по земле, еле-еле двигается. Ну, разворачивается он, видим — дело-то плохо. Мы — из машины. Он как ударит — попал в дерево. Дерево впереди нас упало. Он еще пару раз выстрелил наугад — дерево нас кроной прикрыло. Мы обратно в скотный двор. Я сижу с фрицем, а он наполовину по-русски, наполовину по-польски говорит. Слышу — двигатель у машины заработал. Я выглянул, смотрю — моя самоходка-то уходит. А я-то здесь. Я забегал, конечно. У стойла лежал парень, раненный в живот. Просит: «Добей меня!» Я отказался. И только к выходу — откуда-то сбоку ударили из пулемета разрывными. Кирпичная пыль только заклубилась. Я обратно. Дело-то, вижу, керосином пахнет. Я снял шубу, завернул в нее автомат, под солому спрятал. Думаю: «Надо уходить». Пистолет у меня был. Его — в руку. И самое интересное, что у меня сапоги были. Солдатам-то раньше ботинки с обмотками давали. А у меня трофейные сапоги офицерские. Нога у меня 38-го, а они — 43-го размера. Я там кучу портянок накрутил — попижонить-то охота. Молодой был, 18 лет. Выскочил я, а самоходки уже метрах в 100 от нас. Стали стрелять по мне. Межа там такая была, наполненная водой, я — в эту межу и пополз по-пластунски. На мое счастье, рядом, немного в стороне группа пехоты поднялась. Тоже стала уходить. Видят, что дело-то такое. Немцы огонь перенесли на них. Я ползу, потом чувствую — что-то не двигаюсь. А выполз на сухую землю, сапоги сползли, не оттолкнуться голенищем-то. Сбросил я сапоги и босиком как дал, в одних носках. А машина уже бугор перевалила. Догнал, говорю: «Ребята, что же вы меня бросили-то?» А в машине двое убитых пехотинцев. Они хотели за броней спрятаться. Не получилось. Выскочили мы за бугор. И немцы за бугор перевалили. И стали бить по нам метров с 400. Здесь уже без промаха. Но, видно, пушкари у них неважные были. Попало в левый борт, кассету с зарядами разворотило и один двигатель. Мы сидели под пушкой. Наводчику в живот попало. Ну, удар-то дай бог какой, когда по броне бьет болванкой. Выскочили. И Сеня, наводчик, тоже выскочил. И сразу упал. Перевернули, а у него живота-то нет. Живот ему совсем вывернуло — позвонки видно. В горячке, видать, выскочил. Механик обратно в машину. Один двигатель завелся. И поползли еле-еле. Я тоже прицепился, лег около пушки. А механик мне говорит: «Ты уходи, добьют же сейчас». Я спрыгнул с машины. А она еле ползет — километра два в час, наверное. К нашим, к огневым позициям артиллерии. Я только немного отбежал — ствол отбило у самоходки. Как раз где я сидел, около люка. Метров примерно 70 пробежал — удар в машину, сноп огня. Взорвалась она. Авиационный бензин был, «Б-70». Механик оттуда вылетел просто, как ракета, весь в огне. А я уже в окопе спрятался. Он вскакивает, пистолет в руке, волос нету — все обгорело. Я хотел ему сказать: «Митя, давай сюда», потом на глаза его сумасшедшие посмотрел и понял — сейчас стрелять начнет. Я пригнулся, а он надо мной выстрелил.