На четвереньках проползли они по руслу замёрзшего ручья до лесной опушки, до того самого места, где в кустах на удобных, аккуратных позициях, обливаясь потом, трудились неприятельские расчёты, посылая мину за миной в кусты, где теперь никого уже не было. По молчаливому сигналу Малика, под шум выстрелов бойцы бросились на миномётчиков, последними патронами расправились с ними, взяли их личное оружие, даже их документы и, испортив миномёты, скрылись в лесу.
Лесом они сделали большой крюк по самой чаще и в расположение полка пришли уже спустя много времени. Когда Малик без доклада приподнял полог командирской землянки, командир полка подполковник Карпов и его комиссар Мухомедьяров, сидевшие за столом, оглянулись и вдруг вскочили с табуреток. Они уставились на Малика, стоявшего в проходе в изорванном окровавленном маскхалате, и на лицах застыло странное удивление.
- Габдуллин? - тихо спросил, наконец, командир.
- Малик, родной! - бросился к нему комиссар, старый его алмаатинский товарищ.
- Я… Что вы удивляетесь, что с вами? Да скажите, что случилось? - спросил, в свою очередь, Малик.
Командир взял со стола бумажку, которую они, видимо, только что читали, и протянул ему: «В бою под деревней Ширяево геройски погибли 13 бойцов-автоматчиков нашего полка, находившиеся в засаде во главе с политруком Габдуллиным Маликом. Как донёс разведчик, они сражались до последнего дыхания. В неравном бою они уничтожили два немецких танка и 150 гитлеровцев». Бумажка была подписана командиром пятой роты Аникиным и отсекром комсомольского бюро полка Джеджибаевым.
- Ну, что это значит? - спросил командир.
- Мы тут сидим и горюем, - добавил комиссар.
- Тут всё правильно, кроме того, что мы погибли, - устало улыбнулся Малик, которого клонило в сон так, что он с трудом поднимал отяжелевшие веки.
- Побольше бы таких покойников - не очень ловко сострил комиссар полка.
Он полез под топчан, порылся в чемодане и, достав со дна бутылку коньяку, бережно завёрнутую в новые портянки, поставил на стол.
- Как уезжали из Алма-Аты, жена дала на дорогу, - пояснил он. - Слово себе дал бутылку эту спрятать и выпить в день победы. Вот и таскал с тех пор. Разопьём, что ли, по такому случаю? За твоё здоровье, Малик!
Сбывались слова генерала Панфилова, старого воина, знавшего толк в боевом искусстве. Учёный-фольклорист, кабинетный человек, на глазах вырастал в искусного командира. И хотя внешне он оставался прежним худощавым городским юношей с красивым смугловатым и тонким, точно выточенным из старой слоновой кости, лицом, с узкими и длинными руками интеллигента, он стал выносливым и неприхотливым солдатом, суровым к себе, требовательным к подчинённым.
Он командовал уже ротой разведчиков. Когда роту эту после боевых дел отводили на отдых, он и тут не давал покоя своим людям. Ежедневно с утра до ночи он учил бойцов-казахов ходить на лыжах, сам вместе с ними овладевал этим чужим для его народа и потому особенно трудно дававшимся ему искусством. Никудышный стрелок в начале войны, он в редкие дорогие минуты боевого отдыха, когда его товарищи командиры, попарившись в бане, отсыпались, уходил в лес и один часами учился целиться и стрелять, пока не научился первой пулей сбивать с ели шишку. Он был награждён уже орденом Красной Звезды и орденом Боевого Красного Знамени. Его разведчики славились на всю армию. Их известность росла по мере наступления. Раненые, уезжавшие на отдых в родные края, письма бойцов панфиловской дивизии, посылаемые на родину, несли его славу из холодных калининских лесов в далёкий Казахстан. О нём говорили уже в колхозах. Старики сравнивали его с легендарными героями прежних дней. О нём сочиняли стихи. Сам того не подозревая, становился он героем степных народных песен, какие он когда-то собирал с такой любовью и старанием.
Зимой 1942 года его дивизия наступала в авангарде армии. Авангардом дивизии шёл полк Карпова, а в боевом охранении полка двигались на лыжах разведчики Малика. Дивизия, прорвав вражеский фланг и огибая его, зашла в немецкий тыл. Ей предстояло замкнуть кольцо окружения за спиной одного из крупных немецких соединений, упорно оборонявшегося в лесах. Острия клещей почти сошлись. Осталась узкая горловина. В центре её, как замок, была сильно укреплённая деревня, в которой находился немецкий штаб. Нужно было взять эту деревню и зажать горловину.