— Ага. — Джетт кивает, и вдруг его глаза широко распахиваются. — Ой-ой.
— Что случилось?
— Мне нужно на горшок!
— Ну, иди в дом, глупыш! — Шлепаю сына по попке, когда он торопливо уходит, оставляя за собой входную дверь открытой.
— Почему Джетт так быстро взрослеет? — Вздыхаю. — Я имею в виду, мы не можем просто приостановить его рост на некоторое время?
Джесси тихо смеется.
— О, да. Ты все еще думаешь о том, чтобы отдать его в детский сад этой осенью?
— Конечно. Социализация пойдет Джетту на пользу, и я думаю, что тот более чем готов. Он писал бы свое имя весь день, если бы мог.
— Неплохо. — Джесси улыбается. — Мне нужно для этого что-нибудь сделать? Подписать документы или что-то в этом роде?
— Нет, но надо будет пойти в школу, при которой находится сад через несколько недель, когда закончится учебный год. Можешь пойти с нами, если хочешь.
Джесси кивает.
— Конечно.
— Я имею в виду, может, у тебя куча работы, не чувствуй себя обязанным. Она ничем не будет отличаться от любой другой школы.
— Да, но это школа, в которую собирается пойти наш ребенок.
Боже, как он говорит «наш ребенок»…
С трудом сглатываю и сцепляю руки перед собой.
— Супер. Буду держать тебя в курсе.
— Пожалуйста. — Джесси долго смотрит мне в глаза, отчего у меня во рту пересыхает.
Не задумываясь, облизываю губы и, когда его голубые глаза прослеживают за моими действиями, прикусываю губу, чтобы не сделать этого снова.
— Я не сказала тебе спасибо.
— Вообще-то сказала.
— Ой. Извини. — Мои щеки заливает румянец, и я так часто моргаю от волнения, что буквально чувствую, как мои ресницы касаются щек. — Думаю, сегодня солнце светит слишком сильно.
— Ты немного порозовела. — Джесси протягивает руку и проводит пальцами по моей скуле. — Также немного горячая.
Не могу сделать вдох. Я определенно перегрелась, но уверена, что это никак не связано с солнцем.
Осознаю, что прошли годы с тех пор, как Джесси прикасался ко мне, и мне это нравится гораздо больше, чем я имею на это право.
Это не мешает мне протянуть руку и обхватить пальцами его запястье, где его кожа покрыта татуировками.
— Джесси…
Его взгляд падает на наши соединенные руки, и мышцы на его шее напрягаются, когда он сглатывает. Между нами напряжение… треск в воздухе…
А затем звук тормозящих шин на подъездной дорожке прерывает момент, и я опускаю руку, в то время как Джесси делает шаг назад.
Он проводит рукой по лицу и прочищает горло, словно собирается что-то сказать, но вместо этого на улицу выбегает Джетт.
— Эй, малыш, подойди, обними меня, — бормочет Джесси. Когда Джетт прыгает в его объятия, наши взгляды снова встречаются, и я отворачиваюсь.
То, что только что произошло между нами, вероятно, не должно было случиться. Их любовь друг к другу также является моей слабостью, и, если судить по последним минутам, это не единственная моя слабость.
Лейн подходит с большой папкой в руках и настороженно улыбается.
— Джетт, приятель, ты вернулся домой? — Лейн протягивает руку и игриво толкает ногу сына, но тот вместо ответа зарывается лицом в шею Джесси.
— Привет, мужик, — говорит Джесси, немного напряженно. — Как обстоят дела с инвестиционным бизнесом в наши дни?
— Не жалуюсь. — Лейн усмехается, его рука свободно и, возможно, немного собственнически обхватывает мою талию.
— Рад слышать, — отвечает Джесси, но его внимание снова возвращается к Джетту. — Мне пора идти. Скоро увидимся, хорошо?
Джетт кивает, и я не могу не заметить, как его маленькие кулачки сжимают футболку Джесси.
— Люблю тебя, папочка.
— Я тоже тебя люблю. — Джесси чмокает его ухо, и маленькое тельце Джетта вздрагивает от безмолвных эмоций.
Я не могу смотреть на то, что будет дальше. Не могу смотреть, как он опускает Джетта. Не могу смотреть, как Джесси ерошит свои волосы, как всегда. Не могу смотреть, как Джесси уходит, а наш маленький мальчик сидит на ступеньках крыльца с грустными щенячьими глазами в тот момент, когда он уезжает.
Не могу все это делать, не развалившись на части, и я хотела бы сказать, что не знаю, почему так происходит.
Правда в том, что я держалась четыре года, девять месяцев и несколько дней из-за тех двух недель.
Двух недель, которые имели для меня очень большое значение, и я никогда никому не говорила об этом.