В течение нескольких недель я выдерживал ее напор, прямой и косвенный, ради того, чтобы видеть ее в своей постели, но со временем баланс сил изменился, и я почувствовал, что игра больше не стоит свеч. Под каким-то неловким предлогом я попросил ее больше не приходить ко мне без приглашения. Потом я еще несколько раз звал ее домой, и она послушно появлялась, однако в наших отношениях что-то неуловимо изменилось, словно из них исчезли непосредственность и радость. Мы продолжали заниматься тем же, что и раньше, и уверяли друг друга, что все хорошо, но на самом деле это было не так.
Не было никакой последней ссоры, сожалений или чувства горечи. Наша связь выдохлась сама собой. Мы видели друг друга на работе почти каждый день. Разлука с ней не причинила мне боли, но оставила разъедающую душу неудовлетворенность, слабое чувство вины и ощущение какой-то недосказанности. Хотя с тех пор прошло уже два года, в ее присутствии я по-прежнему чувствовал неловкость. Я знал, что она ощущает то же самое и что так теперь будет всегда. Наши тела еще помнили друг друга. Нас связывало слишком много воспоминаний. Конец любви всегда печален. Любви у нас не было, но печаль все равно осталась.
Стол, который я арендую, расположен в задней части офиса. Я уселся за свой стол и некоторое время смотрел на Сис. Она сидела ко мне спиной, энергично печатая на машинке и прямо держась на своем жестком стуле. На ней были бледно-зеленая юбка и белая блузка, ноги она скрестила под стулом. Я посмотрел на изгиб ее тела, туда, где ее узкая талия переходила в круглые крепкие бедра, и ощутил прилив желания. Я знал, что от этого чувства никогда не избавлюсь. Однако прошло уже два года, и я вовсе не хотел возвращаться к старому. Мы так хорошо подходили друг другу, что не могли забыть об этом до конца. Я знал, что теперь она встречается с одним адвокатом, вдовцом, но подозревал, что, если я приглашу ее к себе домой, она посмотрит на меня с удивлением, потом улыбнется, вспомнив наши старые проказы, и кивнет головой в знак согласия. Но я не собирался ее приглашать. Когда что-то заканчивается, не стоит начинать все сначала. Как раз в самом начале я повел себя неправильно — возможно, мы оба были виноваты в этом, — но все, что нам теперь оставалось, это попробовать продолжить с того места, где мы остановились, чтобы снова быстро дойти до конца.
Когда я стал просматривать свою почту, она обернулась, положив локоть на спинку стула, и спросила:
— Тебя разбудили так рано полицейские сирены, Сэм?
— Полицейские сирены?
— Я слышала об этом сегодня утром по радио, когда ехала в машине. Кто-то из местных жителей, кажется, заметил Чарли Хейвуда, когда он шел в твою сторону. Это было часа в два ночи. Водитель сказал, что видел его в свете своих фар, а потом тот нырнул в кусты недалеко от Касс-роуд. До тебя оттуда не больше мили к северу.
— И в полиции приняли его рассказ всерьез?
— По радио сказали, что полиция штата и округа обследует район.
— Я думаю, что со стороны этого парня было бы очень глупо вернуться обратно, как ты считаешь?
— Честно говоря, не знаю, Сэм. Скажу только, что я скорее желаю ему удачи. Неужели это значит, что у меня криминальный склад характера?
— Возможно, — ответил я, выдавив из себя улыбку. — Я встал сегодня ни свет ни заря, потому что вчера рано лег.
— А меня этот ужасный ветер будил всю ночь. Я всегда плохо сплю в ветреную погоду. Ты ведь знал Чарли, правда?
Я пожал плечами:
— Я знаю почти всех парней из автомобильных агентств в этом районе. Несколько раз я пил пиво с Чарли Хейвудом. Мне он показался приятным парнишкой.
— Не взломщиком и не «медвежатником» — или как их там называют?
— Есть более простое слово — вор.
— Я не могу поверить, что он вор, Сэм.
— Но он сам признался в этом.
— Я знаю, что он сознался, но все-таки мне трудно в это поверить.
В эту минуту в комнату с громкими приветствиями вошла Дженни Бенджамин — круглолицая цветущая женщина. Она прошла через зал к своему столу и бросила на него сумочку из плетеной соломки. У нее была лицензия на торговлю недвижимостью и грубовато-веселый характер, и она, умело пользуясь и тем и другим, неплохо зарабатывала себе на жизнь, заставляя нерешительных клиентов брать в аренду или покупать собственность, которая на самом деле была им не нужна. Я сказал Сис, что планирую скоро вернуться обратно в офис. Я сделал пару деловых звонков и отправился в Венецию, чтобы осмотреть повреждения на «порше», который врезался в дорожный знак. Оценщик из страховой компании написал мне, что сумма компенсационных выплат за ущерб получилась слишком высокой, и выслал фотокопию заключения из Тампы. Я вытащил из своей машины каталог импортных запчастей и нашел в нем сегменты заднего бампера, бамперные щитки и стоимость работ по замене этих деталей. Женщина, которой принадлежала машина, несколько раз принималась объяснять мне, как она умудрилась врезаться задним бампером в дорожный знак. Вскоре я понял, почему стоимость страховых выплат оказалась такой высокой. Скоба левого бампера вмялась внутрь машины, не только повредив кожух под двигательным отсеком, но и погнув одну из секций в самом отсеке. С этим ничего нельзя было поделать, однако я заметил, что один сегмент бампера, предназначенный к замене, на самом деле не нуждается в ремонте, и за счет этого скостил общую сумму на двадцать долларов. Я сказал женщине, что она получит свой чек в Афинах через несколько дней, а теперь может пойти и починить свою малышку.