После того как на вас однажды упали капли этого золотого дождя, вы уже никогда не сможете вернуться к старой жизни, лишенной необъяснимого волшебства, и смириться с ней, не испытывая страданий. Отныне все в вас отравлено: ваши нервы, ваша плоть и кровь.
Все, что вы можете сделать, это постараться избегать сравнений, потому что они будут для вас слишком болезненны. Я пытался не думать о Джуди, когда был с Сис. Но однажды мысли о ней прорвались сквозь все мои заслоны, и тогда я вдруг обнаружил, что занимаюсь какой-то грубой, бессмысленной и одышливой чепухой с совершенно не интересной мне женщиной, и со следующим ударом моего сердца все во мне замерло. Мне пришлось сослаться на внезапное недомогание — я сказал, что отравился какой-то пищей, — потому что не мог же я признаться, что у меня отравлено сердце. Я вышел в ночную тьму, стоял один на своем причале, смотрел на звезды и говорил улыбающемуся призраку Джуди, что с ее стороны нечестно отнимать у меня все. Похоже, она надо мной сжалилась, потому что, когда мы встретились с Сис в следующий раз, у нас все было как всегда.
~~~
Я закончил с какой-то только что разбитой развалюхой и вернулся домой в начале седьмого, когда уже спускался теплый августовский вечер. Чарли только что доел кусок окуня, пойманного мной сегодня утром. Он сказал, что проспал до шести, когда его поднял будильник. Кажется, никаких звонков больше не было, и никто не стучал к нему в дверь. Он заявил, что готов ехать, как только достаточно стемнеет.
— Ты удивительно спокоен, Чарли.
— Когда знаешь, что должен делать, волноваться не о чем. Беспокоиться начинаешь, когда что-нибудь не получается.
— Насчет револьвера — надеюсь, ты не собираешься просить меня, чтобы я одолжил тебе оружие.
— Мне не нужно оружие, Сэм. Ты хочешь выведать, что я собираюсь делать?
— Не думаю, что я хочу знать о твоих планах. У меня такое чувство, что я и без того знаю уже слишком много. Я знаю, что тебя арестовали, когда ты пытался вскрыть сейф в доме Уэбера на острове. Знаю, что ты испытываешь сложные чувства по отношению к Черити Уэбер. Я могу представить себе многое из того, что за этим стоит, и не хочу знать никаких дополнительных фактов.
Он открыл новую пачку сигарет, которую я ему купил, и сказал:
— Похоже, ты вообще ни во что не хочешь вмешиваться, Сэм.
— Что ты имеешь в виду?
Он пожал плечами:
— Ты поступаешь так, как считаешь нужным. В этом нет ничего плохого. Как будто ты забрался на чердак по лестнице, а потом втянул ее за собой. Это еще одна причина, по которой я пришел сюда. Я знал, что ты живешь тихо и предпочитаешь ни во что не лезть. Я знал, что ты меня не выдашь, но и помогать мне тоже не станешь. Мне и не нужна ничья помощь. Я отлично вижу, что ты мечтаешь поскорее от меня избавиться и тут же забыть обо всем этом деле.
— Ты хочешь сказать, что…
— Я не осуждаю тебя, Сэм. Это твоя жизнь и твой выбор. Возможно, для многих людей было бы гораздо лучше, если бы они просто сидели в стороне и ничего не делали. У тебя есть книги и пластинки, есть твоя маленькая лодка, привязанная к причалу, и работа, которая тебя не слишком обременяет. Честно говоря, я тебе завидую.
Он подошел к раковине и начал тереть использованную сковородку.
— Я потом сам вымою, Чарли.
— Не волнуйся. Рыба была отличная.
— Я могу дать тебе двадцать долларов, если это тебе поможет.
— Спасибо, Сэм. Это мне поможет. Даже если на самом деле они мне не понадобятся, с двадцатью долларами в кармане я буду чувствовать себя гораздо лучше.
Мы вышли из дома в двадцать минут восьмого. На исходе четвертой мили, когда мы подъезжали к черте города, у дороги стало появляться все больше дорогих неоновых реклам. Чарли скорчился на полу рядом со мной, засунув плечо под бардачок. Он попросил высадить его в городе рядом с каким-нибудь телефоном, где он сможет позвонить с минимальным риском, что кто-нибудь его увидит и узнает. Я подумал об уличном автомате на Уэст-Плаза, рядом с большим торговым центром, недалеко от материковой части Сити-Бридж. Кабинка телефона ярко освещена, но стоит в глубине парковочной площадки, далеко от уличного движения, так что вряд ли кто-нибудь окажется к нему ближе чем на сотню футов.
Чарли сказал, что это его устроит. Я поставил машину в самый дальний и темный угол, подальше от уличных огней. Магазин уже не работал, горели только лампы у подъезда. Неподалеку была открыта большая аптека, рядом с ней стояло полтора десятка машин. Не считая этого, вокруг была лишь пустыня темного голого асфальта. Он вылез на сиденье, вставил в рот вату и надвинул козырек кепки на самые глаза. Темные очки лежали в нагрудном кармане его рубашки вместе с пачкой сигарет, которую я для него купил.