~~~
Расставшись с Келом Макалленом, я понял, что мне пора нанести один из своих редких визитов к доктору Экли Бушу. Я позвонил ему из офиса.
— Сэмюел! Господи, мальчик мой! Как я могу отказать человеку, который вызывает меня на интеллигентный разговор? На этот вечер у меня была назначена встреча, но ее отменили, так что я совершенно свободен. Я опять занимаюсь своей йогой. Киши безнадежно восточный человек, но, кажется, даже он думает, что это какое-то сумасшествие. Он все время ворчит и гремит посудой. Когда тебя ждать?
— В пять тридцать подойдет?
— Замечательно! Я поставлю охладить бутылку и приготовлю бокалы.
~~~
Было почти половина шестого, когда я свернул к дому Эка. Последние тридцать лет — то есть примерно половину своей жизни — он провел в одном и том же холостяцком доме на южном конце островка Хорсшоу. Когда он там поселился, во всей южной части острова было не больше трех коттеджей. В то время его соединяла с материком только узкая дамба и дощатый мост. Остров выглядел тогда примерно так же, как в те давние дни, когда здесь жили индейцы из племени калуза и возводили на острове свои ритуальные курганы, не подозревая, что скоро их прихлопнут испанским кулаком. Убранство этого дома было одним из самых ярких воспоминаний моего детства, и я до сих пор помню треск огромной сосны в камине из морского известняка, запах старых заплесневелых книг в дождливую погоду и написанные в них увлекательные истории, полные смелых героев и опасных приключений.
Эк широко распахнул передо мной дверь, излучая всем своим видом гостеприимство и радушие. Был он круглым, розовым, маленьким и очень подвижным человечком с серебристыми волосами Карла Сэндберга. На первый взгляд он всегда полон чистого веселья и бесхитростной энергии ребенка, однако в его опухших голубых глазках таится зловещий огонек иронии, заставляющий задуматься об остроте его языка, который служит ему одновременно мечом, бритвой, саблей и секирой.
Эк проводил меня в гостиную с видом овчарки, загоняющей на ранчо племенного быка, и мы вошли в комнату с низким потолком, битком набитую книгами, картинами, скульптурой и керамикой. Изможденный, как труп, Киши — ему всегда где-то между тридцатью восемью и ста восемью годами — приплелся к нам с замороженным сокровищем в виде охлажденного мартини, одарил меня мимолетной улыбкой, настолько быстрой, что я не был уверен, видел ли я ее вообще, церемонно наполнил наши бокалы и унес бутыль обратно, чтобы снова поставить ее на лед. Я знал, что он вернется с ней через определенный промежуток времени, продолжительность которого была известна одному ему.
Эк сказал:
— Мы хотели собрать сегодня совет округа и разработать новый план, как терроризировать наше окружное начальство. Но пока это дело пришлось отложить. Мартини достаточно сухой на твой вкус, Сэмюел?
— В самый раз. Ты по-прежнему озабочен мирскими проблемами, Эк?
— Я бываю на каждом комитете, совещании или коллегии в радиусе пятидесяти миль, и избавиться от моих благодеяний труднее, чем от назойливого овода. Кто-то должен трудиться без отдыха, мой мальчик, иначе эти денежные мешки заасфальтируют все побережье, оккупируют каждую бухту и уничтожат все живые существа, не способные носить бумажник. При этом мне еще надо время от времени заниматься вопросами культуры.
Внезапно обычное оживление на его лице померкло, и он стал таким мрачным, каким я никогда еще его не видел.
— Но в последнее время, Сэмюел, меня все чаще мучает мысль о тщетности моих усилий. Впрочем, это началось уже давно. Я стал спрашивать себя, какого дьявола я сделал со своей несчастной жизнью. Я слишком рано получил кучу ученых степеней, и внутри меня что-то перегорело, а потом, тридцать лет назад, я приехал сюда, чтобы на год сделать передышку и написать книгу. Но я так ее и не закончил. А теперь я даже о ней не вспоминаю. Задумавшись о человеческом поведении, приходишь к философской проблеме, которая еще никем не была решена, — в чем истинный смысл существования? Спасибо Господу за моего предка-буканьера, который решил для меня проблему денег. У меня никогда не получалось делать деньги, ты сам это знаешь. Сейчас я занимаюсь тем, что оглядываюсь назад и подсчитываю свои ошибки. Одна из них — это ты.
— Большое спасибо, доктор Буш.
— Нет, я серьезно. Ты появился на свет в тот год, когда я начал брать в аренду лодку твоего отца и заодно пользоваться его услугами как инструктора и подневольного слушателя. В один из своих самых болтливых дней он произнес целых три предложения. Это был замечательный человек. Он с удивительной стойкостью переносил мою безостановочную болтовню. Наверное, я его этим забавлял. Потом мы стали с ним близкими друзьями, как это часто бывает с людьми, у которых нет ничего общего.