— Тебе не кажется, что в своих рассуждениях ты заходишь слишком далеко? — спросил я.
— Во всех делах надо доверять своей интуиции. И не забывай, Сэмюел, что эта пара сумела так ловко обставить свое стремление к скрытности, что оно ничуть не будоражит окружающих. Это было сделано очень умно. У публики они не вызывают никакого интереса.
— Если не считать тебя.
— Но у меня уникальный нюх, мой мальчик. А больше о них никто не знает и не пытается узнать. Если бы не происшествие с Хейвудом, их инкогнито было бы полным и абсолютным. Я же человек очень подозрительный и к тому же циник.
— И что из этого следует?
— А то, что все это слишком хорошо спланировано, чтобы выглядеть естественным. Люди не станут так жить и тратить свои деньги по доброй воле.
— Как насчет тех людей, о которых пишут в газетах, что они умирают в одиночестве среди старой рухляди и с миллионным счетом в банке?
— Здесь совсем другой тип. Там речь идет об эксцентричных затворниках, мизантропах, подозрительных, почти безумных. О холостяках или старых девах, Сэмюел. — Он допил последний глоток мартини. — А Уэберы — совсем другое дело. Ни одного из них нельзя назвать ненормальным. Но черт меня возьми, если могу придумать хоть одну разумную причину для такого… маскарада.
— Они ограбили банк.
— Пожалуй, да, если следовать причудливой логике какого-нибудь телесериала. Но сейчас время IBM, эра всевозможных досье, идентификационных номеров и тотального учета. Несомненно, покупка большого участка земли и дорогостоящее строительство привлекли внимание этих маленьких серьезных людей из Джэксонвилла. И они наверняка постарались выяснить, насколько мистер Уэбер чист перед законом. Если вы успешно ограбили банк, в наше время очень глупо ставить себя в такую уязвимую позицию. Значит, мы должны предположить, что их статус вполне легален. Согласен?
— Наверно, ты прав, Эк.
— Если мы считаем, что внезапное исчезновение мисс Гэнтри как-то связано с этой сомнительной историей четы Уэберов, для нас очень важно выяснить о них как можно больше.
— Ты думаешь, мне надо попытать счастья с этим сейфом?
— Иногда ты говоришь ужасную чепуху, Сэмюел.
— Я просто пошутил.
— С чего начал молодой Чарли?
— Что? Ах да, с его жены.
— Если они уязвимы в этом пункте, возможно, это сработает снова.
— Разумеется, Эк. Я позвоню в дверь и попрошу ее выйти. Как только она окажется рядом, я ей тут же подмигну, примерно вот так. И брошу на нее вожделеющий взгляд. А потом скажу: «Ну как, ты готова поразвлечься, цыпочка?»
Он посмотрел на меня с холодным нетерпением:
— Тебе все это кажется забавным, Сэмюел?
— На самом деле я боюсь, Эк. Я безумно боюсь за Сис. Миллхоуз и его ребята бродят вокруг дома Уэберов. Я не представляю, как можно пробраться к нему незамеченным. Разве что неожиданно подвернется какой-нибудь удобный случай. Но рассчитывать на это наивно, и я это понимаю. Я пытаюсь шутить, потому что не знаю, за что ухватиться. Парень, которому проткнули кишки, может признаться, что ему больно, только если он при этом громко смеется. Чего я на самом деле хочу, так это вернуться домой и забыть обо всем этом.
Я чувствовал, что выпитый мартини начинает сказываться на моей речи.
— Так ступай домой, Сэмюел, — буркнул Эк.
— Я не могу.
— Ты никому ничего не должен. Разве не это главный принцип твоей жизни, мальчик мой? Ни во что не вмешиваться? Они больше не дадут тебе вскарабкаться на ту большую гору, так что сиди дома и дуйся на весь мир. Возвращение к жизни может оказаться чересчур болезненным.
— Отвяжись от меня, Эк. Ради бога.
— Я хочу, чтобы ты понял — нельзя вернуться в жизнь наполовину. Либо ты в ней, либо вне ее.
Я ничего не ответил. В комнате стемнело. Бесшумно появился Киши и включил две лампы с темно-красными абажурами.
— Самое время поужинать, — объявил он.
Когда он ушел, я сказал:
— Я не сдвинусь с места, Эк.
— Весь участок пляжа выше отметки максимального прилива находится в общем пользовании, Сэмюел. Миссис Уэбер обычно купается на рассвете. В остальное время она плавает в своем бассейне. Один раз я видел ее на пляже в другое время, это было после шторма, когда она ходила по берегу, нагибаясь и выхватывая что-то из камней с видом страстного коллекционера раковин. На мои попытки завязать беседу она обратила не больше внимания, чем на пролетевший мимо планер.
Он подошел к стеклянному шкафчику слева от камина, выбрал одну из раковин, принес ее обратно и протянул мне. Она была около трех дюймов в длину, конической формы, черная, в ярко-белых пежинах.