— Может быть, и не видела.
— Если она будет достаточно хорошо себя чувствовать, когда я приду, я поговорю с ней как следует, по-женски. Как женщина с женщиной, а не как мать с дочерью.
— Ты просто ребенок, Мэри.
— Нет, Майк. До тех пор пока мне не станет очевидно, что бороться бесполезно, я буду за нее бороться! Мне это вовсе не просто. Невероятно тяжело снять завесу с глаз и по-настоящему взглянуть на собственное дитя и увидеть нечто, от чего тебе станет стыдно. Я могу навязать тебе неприятную работенку?
— Конечно.
— Попробуй найти Троя. Скажи ему, я подаю на развод немедленно. Расскажи ему о Дебби Энн и о том, что я могла бы натворить, если бы у тебя не хватило здравого смысла меня вовремя остановить. Это может его слегка напугать. Скажи ему, что Дюрельда собрала остатки его вещей и, если он сообщит мне адрес, я перевезу их в камеру хранения и перешлю ему квитанцию. Скажи ему, чтобы он не появлялся здесь ни под каким предлогом. И передай, что я хочу, чтобы он переписал на меня свои акции «Хорсшу-Пасс истейтс» немедленно.
— Я забыл тебе сказать. Он говорил, что собирается сделать это сегодня же. У юриста.
— Можешь взять машину Дебби Энн. — Она взглянула на часы. — Я уже опаздываю. Увидимся здесь вечером.
Он смотрел, как она быстро шагает по тропинке, через дорогу: легкая юбка развевается, красные туфли выстукивают ровную дробь.
~~~
Коттеджи Шелдер были погружены в тяжелую дрему сиесты. Солнце придало раздробленным, утратившим цвет ракушкам ослепительную белизну. Майк стоял, прищурившись, перед крыльцом номера 5, пытаясь заглянуть внутрь домика. «Меркьюри» не было. Он не нашел «меркьюри» и перед входом в бар «Б-29». Внутренняя дверь была открыта.
— Трой? — окликнул он. — Джеранна?
Он стукнул по входной двери. У него был ощущение, что кто-то из коттеджей через дорогу наблюдает за ним. Он чувствовал ледяной взгляд на потном затылке. Он обернулся и посмотрел назад. Половинка жалюзи встала на место.
Он пожал плечами, открыл входную дверь и вошел в коттедж. Внутри было так же жарко, как и на солнцепеке. Кушетка в маленькой гостиной была не застелена. Серые простыни кучей валялись на полу, на одной виднелась прожженная дыра размером с блюдце. На соломенном ковре — чего только не было: целлофановые обертки и пустые бутылки, мятые банки и окурки, затолканные в зеленую мыльницу, разные туфли и черный лифчик, переполненные пепельницы из ракушек и помятые комиксы, газеты, женские журналы и влажные полотенца. К стене была приклеена скотчем — над лампой с покосившимся абажуром — «Девушка Месяца» из «Плейбоя», в полный рост, с озабоченной гримаской на пустом лице, со сверкающим задом, с невероятными грудями — розовыми шарами из клоунского реквизита. Она смотрела на Майка через комнату своим ничего не выражающим типографским взглядом, в котором застыло бессмысленное, циничное, невыполнимое обещание, столь лакомое для бесконечного легиона прыщавых юнцов.
Майк не раз бывал в комнатах, подобных этой. И частенько видел там на полу мелом нарисованный контур тела. Наблюдал, как снимали отпечатки пальцев. Удивлялся, как высоко стена забрызгана кровью. Слушал грубые шутки полицейских, у которых были тяжелые лица и мертвые глаза.
Но, размышлял он, если бы что-то подобное было совершено здесь, он не стал бы писать репортаж, чтобы потешить читателя. «УБИЙСТВО НА ПОЧВЕ СТРАСТИ В ЛЮБОВНОМ ГНЕЗДЫШКЕ НА МОРСКОМ КУРОРТЕ».
Он прошел к двери в спальню. Он надеялся, что ошибается. Но он не ошибся. В углу стоял чемодан Троя. Рубашка, в которой он был вчера, валялась в ногах кровати.
Что ж, это то, чего он хочет, подумал Майк. Именно такой жизни он хочет. Это может сделать его счастливым, потому что это наказание, соответствующее всем его преступлениям. Он ничего не стоит в собственных глазах, и это его ложе с гвоздями. Это мука, к которой он приговорил себя, его церемония очищения.