Наконец ветер стих. Волны не унимались, но больше не было свиста в рангоуте, и губительная пена исчезла. Сквозь облака пробилось солнце, акульи животы в небе пропали. Черная береговая линия опять превратилась в землю, место, до которого можно доплыть, исполнение невозможной мечты: мечты о твердой почве под ногами, — удивительная мысль, не сразу к такой привыкнешь после тридцати дней, проведенных посреди бушующего моря.
Впереди показались две черные скалы с отвесными склонами. Между ними был проход.
— Черная дыра! — сказал Баер, побледнев больше обычного. — Вход в Сент-Джонс.
Он повернулся к Кнуду Эрику, стоявшему за штурвалом.
— Ну что ж, получилось, как ты хотел, — засмеялся он, — мы идем в Сент-Джонс запастись провиантом.
Он не позабыл мисс Софию. Он просто забылся, однообразие шторма поглотило ее, как и все прочее. Но со словами шкипера и показавшимся между скалами проходом — Черной дырой — она вернулась. Ему нужно было ее увидеть — больше чем когда-либо. У него снова появился шанс, и он вдруг почувствовал, что это не случайно. Все вновь обрело смысл, все указывало в одном направлении: на мисс Софию.
Он забыл о волдырях и мокрой одежде. Напряжение, на протяжении тридцати суток владевшее его телом и заставлявшее испытывать страдания, по силе превосходившие любые последствия физических усилий, исчезло. Только теперь он заметил, что шторм кончился, но в душе его уже бушевал новый. Он почувствовал, как при словах шкипера по щекам разлился проклятый румянец. Ветер нетерпения подстегнул поток его крови и заставил сердце биться сильнее.
Баер взялся за штурвал, и они прошли Черную дыру. Впереди открылся узкий вход в порт Сент-Джонса, полный рыбацких лодок, шхун и небольших пароходов. На скалах лепились деревянные дома. Вдоль гавани, фасадом в сторону моря, теснились ряды зданий, пакгаузы бок о бок со складами провианта. Набережная кишела людьми и повозками. Уличный шум смешивался с криками чаек, вонь от рыбы и рыбьего жира была всепроникающей.
Он сразу понял, что Сент-Джонс — город небольшой. Копенгаген был больше, но набережные канала Фредериксхольм казались пустыней по сравнению с кипевшей здесь жизнью. Раньше он воображал, что Сент-Джонс является этакой увеличенной копией Литл-Бэя. И где-то за городом у мистера Смита должен быть такой же дом, как в Литл-Бэе; Кнуд Эрик дойдет до него, постучится в дверь и снова увидит мисс Софию. Но теперь он пал духом. Разве тут кого найдешь? Наверняка и мистер Смит здесь не один, их сотни, и — мысль вводила его в ступор, — может, даже не одна мисс София, а сотни!
Они разожгли в кубрике печь. Высушили одежду, отфыркиваясь, вымылись, поливая теплой водой из ковша, переоделись в чистое. И теперь сидели вокруг стола, как каменные изваяния. Один за другим все принялись клевать носом.
— Чувствую себя потрошеной курицей, черт меня раздери. Ни одной косточки целой не осталось, — произнес Рикард.
На следующее утро шкипер сообщил, что вечером дает всем увольнительную на берег. Они отправились в город толпой, даже Хельмеру разрешили пойти. Шторм стал его крещением. Своевременным приготовлением кофе он заслужил право быть с командой. Курс взяли на Уотер-стрит, что на второй линии.
Дрейман подмигнул Кнуду Эрику:
— Там ты наверняка найдешь свою мисс Софию.
Они вошли в кабак и заказали пиво. Внутри было полно женщин, одна из них, размалеванная, подошла к их столику. Большой красный рот расплылся в улыбке.
Альгот обхватил рукой ее широкую талию.
— Возьми лучше вот эту, — сказал он Кнуду Эрику, — есть за что подержаться, не то что у этой тощей мисс Софии. Правда, Салли, или как тебя там?
— Julia, — произнесла женщина, — ту name is Julia[40].
Она привыкла к скандинавским морякам и немного понимала их речь.
Джулия призывно склонилась над Кнудом Эриком, пахнуло потом и духами. Вблизи стало видно, что покрывающая ее лицо, похожая на муку, пудра пошла трещинами, под которыми проглядывали морщины. Женщина вытянула губы трубочкой, он инстинктивно отвернулся. Тогда она схватила его за шею и попыталась прижать лицом к своей полуобнаженной груди:
— Such a pretty boy shouldn’t sleep alone[41].
Он вырвался и повернулся к ней спиной. Остальные громко засмеялись. Желая скрыть смущение, Кнуд Эрик сделал глоток пива из бутылки. Вкус показался ему горьким, губы непроизвольно сжались. Хорошо хоть он спиной к ним сидел, и никто не видел его гримас. Он отпил еще глоток, в надежде, что на сей раз ему понравится больше. Но нет. Неужто ему и вправду надо это пить?