В середине лета началось позорное Барановичское наступление[14]. В то время, когда бравые войска Юго-Западного фронта штурмовали карпатские твердыни, и им как воздух была необходима помощь, войска Западного фронта, с завистью поглядывая на своих более удачливых соседей, благодаря генеральским интригам и проволочкам, оставались на месте. Лишь к середине лета началось наступление, но к нему так долго готовились и столько раз переносили, что немцы, разгадав все замыслы русского командования, и определив направления главных ударов, заранее подтянули туда войска. Наступательный порыв русских сломался о тевтонскую стойкость и аккуратность в обороне. Сиденье в обороне оказалось сильнее наступления, и немецкий зад оказался крепче русского штыка. Пересидели. Не помогли ни артиллерия, ни натиск. Драгуны, попытавшись наступать, наткнулись на пулеметы, рассыпали строй и стихийно перешли к атаке казачьей лавой. В таких убийственных атаках Николаю удалось, наконец, вдоволь помахать шашкой. В одном из боев он вынес из боя раненного командира, за что был удостоен второго Георгиевского креста.
Победоносная армия крепка, а неудачи действуют разлагающе. Поэтому после провала наступления боевой дух Западного фронта был сломлен и посеяны семена сомнений в победе над немцами. Итогом боев компании 1916 года были чудовищные жертвы. Особенно болезненна была убыль офицеров, оказался выбит практически весь кадровый офицерский состав, и Верховный Главнокомандующий принял решение о формировании новых школ прапорщиков ускоренного, трехмесячного срока обучения. Николай, уже ставший к тому времени фельдфебелем, был направлен на учебу в Кавалерийскую школу прапорщиков, после окончания коей, новоиспеченного корнета вновь ждал фронт.
Работы в Минске оказалось более чем достаточно. Все дни Николая были заняты агитаций в частях Минского гарнизона. Одновременно он, присматриваясь к людям, отбирал наиболее сознательных солдат в будущие революционные отряды дружинников. Наконец, как и обещал товарищ Арсений, минские социал-демократы и эсеры прислали рабочих. Теперь можно было приступать к формированию боевых дружин. Радовало, что рабочие оказались элементом сознательным и организованным, но им, в отличие от солдат, недоставало элементарных военных навыков. Пришлось обучать их таким простым вещам, как строй, выполнение команд и умение обращаться с оружием. Удалось их даже два раза вывезти за город, и провести стрельбы. Всего через месяц боевые дружины были хоть в какой-то степени готовы к операции по перехвату власти.
И вовремя: нетерпение народа, и недовольство властью достигли наивысших пределов. Бурлило все общество до самых верхов, и необходимость смены власти была общим мнением. Император не имел поддержки даже в собственной семье, члены которой в открытую искали ему замену. Обо всем этом Николаю поведал товарищ Арсений, за их, ставшими уже традиционными вечерними посиделками:
— Веселые, товарищ Меч, дела начинаются. В Петрограде, доходят сведения, уже голодные бунты. Правительство в полной растерянности. Похоже, что мы с тобой станем не только свидетелями, но и участниками победоносной революции. Дружины готовы?
— Им бы еще подучиться. Ребята хорошие, но опыта нет. Но в целом, отряды сформированы, более-менее вооружены, задачу свою знают.
— Ничего, Коля, опыт приходит в борьбе. Главное в нашем деле — быстрота и внезапность.
В начале марта стали приходить тревожные и одновременно обнадёживающие вести из столицы. Голодные бунты, сотрясающие Петроград, переросли в восстание. Сначала стало известно, что солдаты отказываются стрелять в народ, а потом валом пошли сообщения о массовом переходе войск на сторону восставших. Со всей определённость стало ясно — началась революция. Для большинства в Минске это событие стало неожиданным, но не для товарища Арсения. На следующий день 2 марта 1917 года Михайлов, поручив Николаю собрать отряды, отправился в местное отделение Всероссийского земского союза, который взял на себя функции временного штаба революции, где и пробыл весь день. Ведущие политические силы так и не смогли договориться о формировании совместного органа, поэтому на следующий день были созданы либеральный «Временный комитет порядка и безопасности» и революционный Совет рабочих депутатов. Однако отсутствие твердой власти сказалось на порядке в городе самым отрицательным образом. Начался грабеж винных магазинов, участились кражи и грабежи, распоясавшиеся солдаты кое-где стали устраивать самосуд над офицерами, мародерствовать. А третьего числа пришло известие, что Николай II отрекся от престола. Действовать требовалось решительно и незамедлительно, ибо анархия грозила захлестнуть Минск. Четвертого марта товарищ Арсений буквально вынудил гражданского коменданта города подписать приказ о назначении его начальником милиции по охране правопорядка в городе Минск. Руки у него теперь были развязаны и вечером, 4 марта 1917 года он провел последнее совещание с командирами боевых дружин рабочих и верных подразделений минского гарнизона. Ночью отряды рабочих и солдат, ведомые Михайловым, Заломовым и другими надежными товарищами выдвинулись на захват объектов города. Ими была разоружена полиция города, захвачено городское полицейское управление, взяты под охрану сыскное отделение и важнейшие государственные учреждения.
Со временем, революционный энтузиазм, охвативший российское общество, стал угасать. Проблемы только нарастали, старые не решались и откладывались, всё яснее становилась политическая импотенция Временного Правительства. Видя все это, Николая Заломова снова стали одолевать сомнеия. Утомила склока между Временным Правительством и Советами, неспособность новых властей остановить страну от сползания в анархию. С возрастающим скептицизмом Николай видел, что революционный энтузиазм не привел к укреплению боевого духа армии, а, напротив, к ее дальнейшему разложению. Печально знаменитый приказ № 1 привел только к хаосу в армейских структурах и всеобщему падению дисциплины. С такой армией не только войну не выиграть — мира пристойного не заключить. С этими сомнениями Николай пришел к Михайлову, который, отбросив партийный псевдоним, после победы революции стал именовать себя своим настоящим именем — Михаил Васильевич Фрунзе. Фрунзе он застал за разбором материалов по франко-прусской войне. Начал, учитывая сложившиеся меж ними доверительные отношения, без обиняков:
— Михаил Васильевич, а поступаем ли мы, призывая к миру, честно и патриотично по отношению к стране? А то вот ведь какая штука выходит, призыв к превращению империалистической войны в гражданскую означает, что солдаты должны бросить фронт, повернуться к врагу спиной и обратить свои штыки против своих же, русских.
Фрунзе внимательно выслушал своего юного друга, не возмутился, не обозвал контрой, подумал, прежде чем ответить, ведь сам не раз задавал себе эти вопросы.
— Знаешь, а пожалуй, отчасти твоя правда в словах есть. Я сейчас занимаюсь историей Франко-Прусской войны. Тогда тоже рухнула империя, и Франция стала республикой в самый разгар войны. Но война показала, насколько прогнил императорский режим. Ведь патриотизм не есть верность правительству страны и согласие с тем правлением, которое в стране есть. Романовы настолько достали всех, что только революция стала выходом. Разве мы, революционеры, виноваты, что они не смогли мобилизовать народ? Они не смогли даже ясно объяснить цели войны! Разве революционеры повинны в том, что мужики бросили фронт и ринулись в свои деревеньки делить землю? Нет, это Романовы за полвека не сподобились решить аграрный вопрос. Народную власть, ту, что выполняет народные чаяния, народ будет защищать, за такую власть народ будет готов умирать. И за мир мы не на условиях немцев, а за всеобщий демократический мир.
14