— За что ты мог старуху эту безвредную убить?
— Как раз за вредность её и убил, — торопясь и как бы выговаривая заранее придуманное объяснение, сказал Воронопугайлов. — Она на меня порчу навела, и пиявиц с лягухами собирать понуждала для чёрных колдунских дел.
— Ну, так и есть! — вскрикнул Гуамокий, — Не свои слова говорит! Подучил кто-то. Нет, братец, шалишь! Я тебя насквозь вижу… Думаешь, я не знаю, почему ты любой грех на себя взять торопишься? — он всем телом обернулся к Дровосечникову. — Сей редкостный типус от рекрутской службы увильнуть такой хитростью надеется. Мол, пока суд да дело, пока разберутся, что он в убийстве невиновен, глядишь, времечко-то и вышло-с. Не-е-ет, меня не обманешь… Шею он ей свернул, убивец… Уведите его… На улицу его гоните!.. Вон! Вон!
Воронопугайлов насмерть вцепился в ножку стола, его оторвали, тогда он схватился за ковёр, и его выволокли из кабинета вместе с ковром. Однако некоторое время доносилось ещё: «Я убил! Меня вяжите! Показания сдаю!»
— Каков шельма! — чуть ли не с восторгом вскричал Гуамокий. — В пятом убийстве уже признаётся… Нет, в рекруты его, в службу, с ружьём в охранении постоит, может, хоть мозгов наберётся. А старуху не он убивал, не он.
Опомнившийся к тому времени Дровосечников весь задрожал, как будто пронзённый.
— Так… кто же тогда… убил?.. — спросил он, не выдержав, задыхающимся голосом.
Филинов даже отшатнулся на спинку стула, словно был крайне изумлен вопросом.
— Как кто убил?.. — повторил он, точно не веря ушам своим, — Да вы убили, Дровосечников! Вы и убили-с… — прибавил совершенно убежденным голосом. — А потом под колымагу и пристроили.
Кокусов страшно закашлялся и вытаращил глаза. Дровосечников вскочил со стула, постоял было несколько секунд и сел опять, не говоря ни слова. Мелкие конвульсии вдруг прошли по всему его лицу.
— Это не я убил, — прошептал он, точно испуганные маленькие дети, когда их захватывают на месте преступления. — Не мог я убить. Это вы… к фамилии моей привязались… Дровосечников, мол, так, значит, и убил топором… прямо обухом в темя…
— А откуда вам известно, что её обухом в темя ударили? — тихо и очень строго прошептал Гуамокий.
Оглушительное молчание воцарилось в кабинете, и длилось даже до странности долго, минут с десять. Перепуганный Кокусов с неописуемым выражением смотрел на молчащего Дровосечникова, ожидая, видимо, что тот прямо сейчас заговорит и выскажет полное и понятное оправдание, и всё обернётся не более чем глупой шуткой. Но Дровосечников молчал.
— Это вы-с, вы-с, и некому больше-с, — убеждённо повторил Гуамокий. — Придумали себе теорийку подходящую, для оправдания мерзости своего поступка, да и преступили заповедь. Жевун, мол, вы дрожащий или право имеете?.. Необыкновенным человеком себя почитаете, коему намного больше позволено… Нет-с, не так: который сам себе волен многое позволять. А на деле-то одна лишь жажда обогащения вышла. Вы ведь, верно, финансовые свои затруднения поправить надеялись, да? А, преступив, кровушки-то и испугались, дрогнули душой, потому как обычная у вас душа оказалась, подленькая и трусливая. Топором по темечку смелости хватило, а в старухином барахлишке подробнее поискать… Или не побрезговали? Что вы у неё взяли?! Что-то же ведь взяли, не правда ли? Дровосечников только бессильно покачал головой, не поднимая глаз от пола.
— Вот что ещё мне покоя не даёт-с, — продолжил чуть погодя Гуамокий Каритофилаксиевич. — За каким бесом вам придумалось колымагу эту бесполезную опрокидывать? Кто же таким глупым манером следствие с следу сбивает?.. Как дитё малое, право слово.
— Я не сбивал след, — упрямо, но уже без прежнего напора произнёс Дровосечников. — Её бурей опрокинуло.
— Бурей, — повторил Гуамокий. — Не было бури-то. А вот рабочие были. Дом они красили голубой краской именно в тот день. И вы, старухино тело вытаскивая, в этой краске изволили свой сюртук измарать. От крови старухиной убереглись, а краску-то и не заметили-с. Вам не видно, а мне видно очень отчётливо, вон на левом локте как есть голубое пятнышко точно такого же колера. Вот ей же богу, лучше бы вы, Дровосечников, в своей лесной академии продолжали учиться, и вам и нам больше пользы от того произойти бы со временем могло. А теперь законопатят вас лет на десять в подземный острог руду копать, да и сгинете там от чахотки. Ну, скажите же что-нибудь, довольно молчать!
Дровосечников поднял голову, посмотрел на следователя уже другим, смирившимся взглядом, и сказал тихо, но отчётливо: