— Миа, на самом деле, все не так, как ты думаешь.
Бен обнимает меня за плечи. Вместе мы смотрим на Джея, от которого я ожидаю ответ. Объяснение.
— Это просто головная боль, — в конце концов говорит он после глубокого вдоха. — Мигрень. Мне от этого немного стыдно. Мигрень — это же… Дерьмо! Это же чем страдают старые женщины.
Я не могу сдержать улыбку.
— С ума сошел? У меня такое тоже бывает, я тебя полностью понимаю. Ты мне можешь спокойно об этом рассказать. Но эти лекарства…
— Я получил от врача. Клянусь. — Джей вдруг становится спокойным и уверенным. Таким, каким был до приступа. Но все равно мое сердце бьется чересчур быстро, и что–то шепчет во мне, что ему нельзя верить. Что это Джей, и он никогда не говорит мне правду. Мигрень?
— Мне жаль, сладкая. Я не хотел тебя пугать. Точно не сегодня, не на Рождество. — После последних слов он бросает Бену настойчивый взгляд, и я растерянно смотрю на них.
— Кто хочет позавтракать? Я угощаю!
***
Мы бросали друг на друга редкие взгляды, когда вечером гуляли втроем по зимней стране чудес в Хайд парке. Когда мы пришли, там было так много народа, что я хотела вернуться назад. Но я смогла это вынести, зажатая между двумя крепкими мужчинами, которые держали меня за руки. Я чувствую себя защищенной с этими двумя, как никогда прежде.
Со временем наступила ночь, и кроме нас прогуливалось несколько человек, многие из которых были пьяны. Некоторые из множества аттракционов и ларьков светились и мигали, другие были уже убраны и закрыты. Я бы даже во сне не додумалась прийти сюда. Только ради Джея я прокатилась на чертовом колесе, поорала на американских горках, стукнулась головой в стеклянном лабиринте и выпила так много яичного пунша, что кружится голова.
— Пойдем, — говорит Джей загадочным голосом, и прежде чем я успеваю спросить, в чем дело, он идет вперед и тащит меня за собой. Бен выглядит так же растерянно, как и я, и только пожимает плечами, когда я вопросительно смотрю на него. Мой желудок полон сладкой ваты и сладких чуррос с сахарной пудрой, что мои внутренности просто слиплись. Я бы лучше была дома на диване или, вообще, в кровати. Но Джей настоял на том, что мы должны выбраться, подышать свежим воздухом и насладиться жизнью. И, к моему удивлению, Бен с ним согласился.
— Джей, мы пришли слишком поздно. Они уже закрыты, — говорю я, когда мы подходим к ледяному катку. Бесчисленное количество гирлянд, которые висят над крышей, уже выключены.
— Это ты так думаешь. — Джей улыбается, и мне становится не по себе.
— О, пожалуйста, — стону я, подняв руки. — Не делай глупостей, ладно?
Конечно же, он меня не слушает. Вместо этого он перепрыгивает через бортик на каток, на котором сегодня катались сотни людей, и идет к домику в стороне. Он закрыт, но Джей был бы не Джей, если бы это его остановило.
— Что он собирается делать? — спрашивает Бен. Его дыхание образует смешные тучки из его рта.
— Без понятия. Но насколько я знаю Джея… ничего хорошего. — Я переминаюсь с ноги на ногу, а потом Джей возвращается. С коньками в руках.
— Ты же не взломал домик? — шиплю на него. Мой муж успокаивающе сжимает мои замерзшие пальцы.
— Он был недостаточно хорошо закрыт. Серьезно. — Джей протягивает мне пару коньков. — Шестой размер, верно?
Я киваю, словно в трансе, но коньки не беру.
— Забудь об этом, Джей. Я не собираюсь этого делать, — шепчу я, поскольку кроме нас, в пределах видимости, нет ни одного человека. Потом скрещиваю руки на груди.
— Да ладно, Миа. Только один круг. Или два. — Джей наклоняет голову. Его глаза горят. — Ты еще умеешь? Прошло почти десять лет, но ты меня тогда пригласила покататься на коньках, а я, идиот, никогда в жизни не стоял на этих штуках. Дерьмо, я три недели, каждый день тренировался, пока наконец-то смог нормально держаться. Только тогда я принял твое приглашение.
Я смеюсь.
— Серьезно, именно поэтому ты меня так долго динамил? Господи, а я своей подруге весь мозг вынесла своим нытьем, потому что ты не ответил мне. Для меня все было ясно. А ты, кстати, сказал мне, что порвал связки, и из-за этого не смог кататься. — В притворной злости указываю на него пальцем. — Ты еще тогда был никудышним лжецом.
— Извини, сладкая. — Он наклоняется и целует меня в щеку. — Но я бы лучше сломал себе ногу, чем опозорился перед тобой. Поэтому это была ложь во спасение.