– Ох уж эти бабы… – и, подмигнув, добавил: – И без них нельзя.
А Семён, как в тумане, вдруг выпалил:
– Михаил Степанович, отдайте за меня вашу дочь!
Михаил опешил, посмотрел на него и, крякнув, полез в шкафчик доставать заветную бутыль. Поставил ее на стол, покачивая головой и вздыхая. Вернувшаяся жена, завидев это, утирая слезы краем передника, вздохнула:
– Может, хватит, сердце-то не резиновое, Сёмку не вернешь… а тут еще и тебя бы не потерять…
– Не говори глупостей, мать, – поднял стопку хозяин. – Жизнь-то вон как складывается: потеряли мы сына… и тут же приобрели другого. Женить их будем!
– Кого? – не поняла Мария Степановна.
– Да Семёна и Татьяну же, – махнул головой Михаил.
– А что скажет Таня? – растерялась мать.
– А что она скажет, – ухмыльнулся хозяин, посмотрел на жену и рассмеялся: – Да она в него втрескалась, как только он сюда вошел!
Свадьбу сыграли славную – начали в одной деревне, продолжили в другой, но поселились молодые на выселках: не хотелось им, чтобы родственники мозолили глаза и сплетничали. Вскоре у Семёна с Татьяной родилась дочь. Роды были тяжелыми, после них молодая мать долго не могла ходить. Семён носил ее на руках, мыл, кормил, следил за дочерью. Трудное было время, но им и теща со свекровью помогали да и Михаил со старшим сыном наведывались поставить пристройки и поправить купленный дом.
Так они и прожили пять лет. Дочку назвали Раей, Семён же ее звал Росинкой. Она была хрупкой, белокурой, с волосами будто из воздуха, мягкими, шелковистыми, которые так вздымались на ветру, что Росинка походила на бегущий одуванчик. Глаза у нее были материнские, серые, с задоринкой.
И вновь строился его дом, не домик даже, но что-то предчувствовал Семён и ждал беды, не зная, откуда она придет. Иногда в тревожных снах к нему приходил седой пуштун, смотрел, молча клал у его ног свежеиспеченные лепешки, кивал головой, ухмыляясь, и уходил. После таких снов он просыпался, выходил на крыльцо и долго курил, всматриваясь в утреннюю дымку.
Однажды под вечер он возвращался с поля на своем старом «газончике». Железные борта кузова гремели, машину слегка раскачивало, движок работал с перебоями. Машину надо было ставить на капиталку, не ровен час встанет в поле, тащись потом по стерне, ищи трактор. Неожиданно он увидел, как с фермы выскочил бык. Его, дебошира, всегда держали в отдельном загоне, так как был он неуемного норова, кидался на людей, утробно мыча и разрывая землю копытами. Бык рванул в сторону домов. Семён, выругавшись в сердцах, надавил на акселератор, и машина, чихнув, ринулась наперерез быку, но тот, мотнув головой, завернул в палисадник соседа, заскочил в открытую калитку, где пробежал по подворью, пересек его и выскочил на параллельную улицу.
– Вот бестия! – сплюнул Семён и стал разворачивать машину: это ведь на его улицу кинулся бык, а там было всегда полно ребятишек.
Он вновь поддал газа, но в машине что-то закашляло и она заглохла. Стартер хрипло надрывался, но «газон» не подавал признаков жизни. Семён выскочил из машины, пробежал через двор на свою улицу и увидел ужасную картину: бык стоял перед его маленькой дочерью, рыл землю и уже не мычал, а как-то по-звериному рычал, опустив голову, касаясь земли краем кольца из ноздрей. Росинка, в одной руке сжимая совочек, другую выставила вперед, пытаясь защититься от разъяренного животного. Разбежавшаяся ребятня пряталась за заборами, никого из взрослых видно не было.
Семён так и не понял, откуда у него в руках оказалась оглобля. Он, хрипя, успел добежать и с силой ударил быка в бок. Оглобля переломилась, бык подался в сторону, а Семён, перехватив обломок, взял его наперевес и, как копье, воткнул быку под ребра. Тот от неожиданности и боли закрутился, и в это время Семён успел схватить его за кольцо и резко потянуть вверх. Бык обмяк и, как бульдог, засопел, задирая голову. К Семёну уже спешил пастух, а выскочившая на крыльцо Татьяна кинулась к дочери, схватила ее и быстро уволокла за забор. Когда рядом оказался пастух, Семён отпустил быка, пообещал, что начистит морду им обоим, и пошел в дом.
Татьяна уже усадила Росинку на стул, нервно гладила ее и причитала.
Семён сел рядом, взял маленькую ручку дочери и, улыбаясь, спросил:
– Перепугалась, Роса?
Девочка молчала и смотрела куда-то ему за плечо. Татьяна заплакала, потом кинулась к дочери и стала ее трясти, приговаривая, но Росинка была как тряпичная кукла. Жена уже сама стала заходиться плачем, когда Семён взял дочку на руки, прижал к себе и рванул к поселковому фельдшеру. Девочка при этом, запрокинув голову, не моргала, глаза ее были бездумно устремлены куда-то ввысь, в бездну. Семёна охватил страх, он бежал, спешил, не останавливаясь передохнуть, и вдруг снова отчетливо понял, что его неустойчивый домик рухнул, мгновенно. Ему даже показалось, что он увидел, как разлетаются карты в разные стороны. Он знал, если что-то случится с дочкой, то он уже никогда не сможет вернуться к нормальной жизни и это будет окончательным ее развалом.