- Какого… - Потребовалось несколько секунд на осознание того, что предстаёт её глазам. Накаркала, называется! Бледный луч фонаря осветил тело с явными признаками разложения, прикованное к тяжеленному на вид рундуку цепями. Одежды не разобрать: всё изорвано, изрезано, не понять ни фасона, ни цвета. Лицо тоже превратилось в месиво, причём, судя по густой засохшей крови на спутанных волосах, ещё при жизни бедолаги. Руки его едва держались в наручниках, настолько они были тонкими. Одна нога неестественно повернулась почти под прямым углом. Из-за жары не удавалось сказать точно, сколько он так пролежал – может, месяц, а может, со вчерашнего вечера. В довершение всего же…. Доказать это вот так с ходу невозможно, но интуиция подсказывала – парень не из пиратской среды. Обыск рундуков на предмет отобранных вещей, способных прояснить личность пленника детальнее, ничего не дал. Только в последнем, самом набитом, кое-что обнаружилось. Среди сложенной одежды притаилась кожаная сумка с тиснением в виде стрелки, направленной вверх, и точки под ней.
Универсальный для любой точки мира медицинский символ, поняла Мэри. В голове окончательно сложилась картинка, дополненная последним паззлом: экипаж похитил доктора с суши или захваченного судна, когда собственный горе—лекарь доказал, что не в состоянии остановить разошедшуюся болезнь. Приём простой и, увы, знакомый: так беззаконники делали ещё во времена, когда команда Рассвета преспокойно бороздила моря. Очевидно, раб шхуны не смог помочь, став мишенью для издевательств со стороны самых крепких и потому выживших. Теперь смерть подонков казалась Мэри слишком лёгкой. Эти идиоты заслуживали худшего. Прикрыв мертвецу лицо наволочкой, она распотрошила сумку, отыскав в большом количестве таблетки, многие из которых вполне могли пригодиться, рулон бинтов, карточку, – очевидно, пропуск в какие-то помещения, – незаполненные бланки на неизвестном языке и нечто тонкое, сложенное в несколько раз. При ближайшем рассмотрении объект оказался газетой.
Мэри уставилась на неё, как на пришельца с другой планеты, едва не выронив из рук. Это только кажется: здорово, можно открыть и почитать, что творится во внешнем мире. Но в душе отчётливо забилась неясная тревога. Серые листы, покрытые отпечатанным текстом, вселяли одновременно чувство любопытства и отторжение. Странные эмоции, непривычное сочетание, Мэри к такому не привыкла. Только поймала себя на мысли, что, пожалуй, страшнее всего и одновременно желаннее будет посмотреть на дату. Здесь, на краю света, где стёрлось для неё само понятие времени, прошлое казалось таким нереальным, что иногда она сомневалась, а было ли оно вообще. Существует ли тот, другой мир, была ли капитан Нортон когда-то на свете? Всё размылось и перепуталось, но трофей в руках возвращал в реальность, утверждал с уверенностью: ты была. Всё по-настоящему.
Решив из туманных даже для самой себя побуждений остаться здесь, при тусклом свете подожжённого керосина, Мэри запрыгнула в теперь навеки бесхозный гамак, подвесила фонарь на крюк и поднесла газету. Та оказалась повернута последним листом и первым делом бесцеремонно швырнула в глаза то самое, жуткое и сокровенное. Наверху, над чертой, было приписано издевательски мелко, будто это совсем ничего не значит: дата отпечатки тиража – двадцать восьмое мая тысяча девятьсот четырнадцатого года.
Она тупо уставилась на чёрный типографский шрифт, чувствуя, как голова начинает кружиться, и отдалённо порадовалась, что догадалась сесть. Иначе, наверное, рухнула бы со всей высоты роста прямо на замызганный пол. Потом плюнула на непонятно что решающую здесь, в пустом кубрике, гордость и залезла в гамак прямо с ногами.
Двадцать лет.
Газета с шелестом съехала на грязные доски. Мэри Нортон бессмысленно уставилась в потолок.
Глава 3. Дело чести
«Блондинкам лучше быть осторожнее
в этом месяце: их могут ждать
большие перемены, к которым
лучше подготовиться заранее.
Издание «Гороскопы для всех»»
Двадцать, мать его, лет.
«Буревестник» - издание авторитетное, и ошибки у них быть не может: помнится, эти ребята как-то извинялись на весь мир за лишнюю запятую в колонке, которую толком-то никто никогда и не читает. Значит, дата проставлена верно. Ни с того ни с сего вдруг опять вспомнился Роут. Интересно, как он там всё это время? Они ведь не попрощались перед тем, как Мэри пропала. Когда общались последний раз, даже не предполагали ничего подобного. Как все остальные, надеются ли на её возвращение, скучают или давно забыли, погрязнув в своих насущных делах? Хотя…какая теперь-то разница?