Почему курильщику с большим стажем трудно, а порой и невозможно бросить курить, если он даже и решился на это? Сила привычки? Психология? Ничуть нет. Простая биология. Никотин, которым ежедневно травит себя курильщик, заставляет организм сопротивляться, вырабатывать для борьбы с ядом противоядие, антиникотин. Когда же организм научится хорошо и регулярно вырабатывать антиникотин, он, этот антиникотин, уже, в свою очередь, начинает требовать введения в организм никотина. Вы решили бросить курить, вы уже выбросили все запасы табака, выбросили на помойку свой «Беломор», но не тут-то было. Вырабатываемый в организме антиникотин требует своей порции никотина. Дайте яду! — вопит противоядие, вопит антиникотин. Иначе я сам стану ядом и разрушу вам организм. И вы сдаетесь. Постреляете раз-другой у товарищей, и вот уже в ваших карманах снова табак и спички, снова ваш любимый «Беломор», и вы начинаете подкармливать ваш антиникотин табаком.
Кологрив не курит. В бурной молодости, когда люди привыкают к табаку, Иннокентий Семенович как-то не нашел времени научиться этому пороку, он был занят революцией. Но его никотином стала тайная горечь Елены Борисовны, незаметно просочившаяся в сердце Иннокентия Семеновича. Начинало сосать под ложечкой, становилось как-то не по себе, появлялась раздражительность и даже неудовлетворенность жизнью. Горечь требовала себе какой-то непонятной пищи, и Кологрив, не отдавая себе в этом отчета, не сознавая этого до конца, начинал подкармливать просочившуюся от Елены Борисовны горечь созерцания дачных заборов, за которыми протекала неизвестная ему жизнь, предназначенная самой природой для Елены Борисовны.
Так думал Алексей Петрович, слушая Кологрива. Но, не осмеливаясь поделиться с ним своими путаными мыслями, он только спросил его:
— И зачем вам нужно снимать дачу в этих местах?
— Черт его знает! Сам не знаю, — развел руками Иннокентий Семенович.
А вот и река — в солнечных блестках, в изумрудной зелени берегов. И млеющие под белесым летним небом леса. Иннокентий Семенович остановился, набрал львиной грудью свежего речного воздуха.
— Все же хороша, черт возьми, эта штука, жизнь!
— Полностью с вами согласен, — немедленно отозвался Лобачев, потому что жизнь действительно была хороша — с ее легкими белыми облаками в высоком небе, с ее зеленой землей, с ее заботами и парадоксами, с ее вчерашними и завтрашними буднями и торжествами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Скрипела земная ось. Но это только так говорится иногда, на самом же деле никто еще не слышал, как скрипит земная ось. Земля бесшумно несется по своему извечному кругу вокруг Солнца и вместе с Солнцем удаляясь все дальше и дальше в неизвестном направлении. Говорят, к созвездию Лиры. Но что это значит — к созвездию Лиры? Для простого человека, как, впрочем, и для всего человечества, это не значит ничего. Удаляется она или приближается, к созвездию ли, от созвездия ли, — об этом можно думать лишь отвлеченно. Если же думать практически, то час за часом, день за днем Земля пробивается к будущему.
Как долго она пробивается! И еще дольше будет пробиваться. Вечно. Сначала она пробивалась вслепую — это называется теперь предысторией. Возникали и рушились империи и царства, головы королей и тиранов скатывались с плеч, а за всем этим — кровь незащищенных, их слезы и унижения, жертвы и подвиги отважных защитников всего, что было поругано и унижено.
Тяжко пробиваться к будущему вслепую. Тяжек путь предыстории.
Сейчас Земля совершает свой путь сознательно. И хотя кровь течет еще, слезы еще текут, зато над миром взошла надежда.
Взошла она в октябре семнадцатого года.
Если представлять себе астрономический путь Земли — вокруг Солнца и к созвездию Лиры, — ничего такого не услышишь, но если хорошо представить путь ее человеческий, может быть, можно услышать, как скрипит ее ось, как трудно поворачивается вокруг этой оси многострадальная наша планета.
И все-таки, несмотря ни на что, мир остается удивительно устойчивым.
— Ил-лари-он! — кричит Олег Валерьянович, и от его трубного гласа шарахаются воробьи. Они испуганно покидают балконы и подоконники четырехэтажного здания.