– Слышь, браток, тебя как величать? – спросил один из раненых, усатый мужчина в летах.
– Николай, – ответил Лазуренко.
– Иван! – представился усатый и протянул Николаю руку. Тот пожал.
Где-то вдали громыхнуло.
– А табачком не угостишь, Николай? – спросил один из раненых.
– Выбачайте, хлопцы, без курева я, – ответил он. Один из раненых привстал.
– А звідки ти, друже?[1] – спросил он.
– З під Полтави[2], – растерянно ответил Николай. Раненый обрадовался:
– А я з під Черкас![3] Братцы, почти земляки!
Раздался дружный хохот. Николай улыбнулся.
– А як тебе звати?[4] – спросил он.
– Дмитро!
Остальные раненые оживились: каждый говорил, откуда он. Николай подумал, что старший лейтенант собирает в свой отряд всех, кто попадается на пути. Вместе выходить к своим и правда легче.
– Отряд, стой! – услышал Николай голос старшего лейтенанта Сергеева. За деревьями замелькали солдаты, – Отдых пятнадцать минут!
Старший лейтенант Сергеев, старшина Егоров и раненый старшина-артиллерист подошли к машине.
– Рядовой Лазуренко, ко мне! – приказал Сергеев. Николай подошёл. Сергеев раскрыл планшет и показал карту.
– Сейчас – поля, – сказал старшина-артиллерист, – мы где-то тут.
– Мы вот здесь, – указал Сергеев на карту, – придётся идти через поля. Вот тут река, не обойдём. Рядовой Лазуренко, езжайте вот до этой рощи и ждите, пока подойдёт отряд. К вечеру нам бы выйти вот к этому лесочку. Если обстановка позволит, встанем на ночь.
Оба старшины кивнули. Сергеев глянул на артиллериста.
– Скромчинский, а ты чего такой бледный? – спросил он.
– Ерунда, товарищ старший лейтенант, – ответил старшина-артиллерист.
– Опять рана? Езжай-ка ты в автомашине! – скомандовал Сергеев.
– А ребята?
– Езжай. Никуда твои не разбегутся, я прослежу. Лазуренко, поезжайте.
Николай помог старшине забраться в кабину, а сам запустил двигатель и сел за руль. Было очень боязно ехать по открытой местности. Указанной на карте рощи даже не было видно. Николай осторожно поехал.
*
Поле было золотым. А убирать, похоже, было некому. Ясное голубое небо. Хорошая погода на открытой местности – враг: чего доброго, фашист прилетит. Зато было видно далеко-далеко: справа, над холмами, виднелись далёкие вершины гор. Кавказ.
– Zobacz, jak pięknie, – вдруг сказал старшина, – Jako dziecko marzyłem o byciu w górach. A teraz góry blisko, a ja mam nadzieję, że się w nich nie znajdę: nie chcę, żeby Niemiec tam dotarł.[5]
Николай кивнул. Старшина ухмыльнулся и посмотрел на него.
– Rozumiesz po polsku?[6]
– Звичайно[7], – ответил Николай.
– Jak się nazywasz, żołnierzu?[8]
– Микола.
– Wiesław, – представился старшина, и они пожали руки.
– Теж допроволец?[9] -– спросил Николай. Старшина кивнул.
– Myślisz, że jutro dogonimy naszych?[10]
Николай пожал плечами. Очень хотелось бы. Старшина застонал и схватился за бок. Тёмное пятно засохшей крови на гимнастёрке становилось вновь влажным. Старшина поймал взгляд Николая, улыбнулся и кивнул.
– Trochę zraniło. Ale nie zamierzam jeszcze umrzeć.[11]
– Так, вмирати нам поки не можна.[12]
Старшина закашлял и посмотрел на горы.
– Kaukaz. Malowniczo.[13]
Снова закашляв, старшина замолчал. Казалось, сквозь шум мотора было слышно, как шелестят на ветру колосья. Николай не мог спокойно слышать этот звук. Голод – вечный спутник войны, а тут – такое богатство, но никого оно не порадует. Жаль, не поджечь: немец заметит огонь, и прилетят самолёты. Достанется хлеб врагу.
То, что на карте было рощей, оказалось тремя одинокими деревьями. Очень плохое укрытие для машины. Зато невдалеке был колодец. Николай открыл створки капота, выдал старшине ведро, сам взял ещё два, и они пошли за водой.
– Mikołaj, zobacz: samoloty[14], – старшина указал рукой на горизонт. И правда, а Николай не услышал. Откуда-то возвращались фашистские самолёты. Толстые, тяжёлые, даже с такого расстояния. Летят к себе на аэродромы, за новыми бомбами…