Николай с трудом кивнул.
Вечером в деревню вошли немцы. Дед Карпо окончательно убедился, что за раненым никто не придёт.
– Schneller![17] – услышал Николай. Шум, выстрелы. И без того потный лоб покрылся, казалось, ещё более крупными каплями. Девочка чем-то промокнула их. Николай старался собраться. Главное – не стонать. Предательски громко билось сердце. Сквозь лихорадочный бред ему казалось, что фашисты услышат его биение, придут и заберут девочку. Николай не разглядел её, но был уверен, что она красивая. И нельзя, чтобы немцы её нашли, иначе ещё одной бедой на этой Земле станет больше.
Шум в избе. Кого-то бьют.
– Sag mir, Babka, wo ist deine Enkelin? Deine Nachbarn sagen, dass eine schöne junge Frau zu dir gekommen.[18]
Немец говорил быстро и на непонятном языке, но и Николай и девочка поняли, о чём он. И только старушка не поняла.
– Шо ты такое тарабанишь, нехристь? – спросила она. Удар.
– Dewka?! – более доходчиво повторил вопрос другой немец, закрепив его новым ударом. Но застонал уже дед Карпо.
– Робяты, нету никакой девки! – заголосила бабка, – В лес внучка ушла!
Снова удары и шум. Николай зажмурился. Лишь бы не застонать. Девочка прижалась к нему. Боль усилилась, но стонать нельзя. Нельзя стонать…
Николай почувствовал, как с приходом боли теряет сознание. Молчать. Не провалиться. Немцы ещё что-то кричали, вытянули из козлятника двух коз и, кажется, ушли. Тишина. Тишина сменилась гулом. Сквозь гул, уже теряя сознание, Николай услышал, как девочка плачет.
– Вибач, доньку[19], – прошептал Николай.
– Меня Наташей зовут, – прошептала она в ответ. Николай улыбнулся и почувствовал, как изо рта заструилась кровь.
– Дядя Коля, - представился он, – Не бойся, Наташа. Нас не найдут.
Убедившись, что немцы ушли, дед Карпо в очередной раз выругал бабку за её длинный язык и тихо пошёл проведать внучку и солдата. Наталка спала, обняв солдата. Тот был без сознания.
Застонав, Николай пришёл в себя. Сразу же ударила нестерпимая боль. Вспомнив, где он, Николай стиснул зубы. Молчать. Надо молчать. Открыв глаза, он увидел лишь темноту.
– Дядя Коля, – прошептала Наташа, – полицаи тут. Они уйдут – я дам Вам воды.
Николай, собравшись с силами, кивнул.
Шум. По дому кто-то ходит.
– Немає у лісі твоєї унучки-то![20] – услышал Николай чей-то низкий голос.
– А вам по шо она, ироды?
– Гей, ввічливіше з представниками німецької влади![21]
– Тихо! – скомандовал старушке дед Карпо. Наташа прижалась к лавке и боялась моргнуть. После нескольких ударов снова всё стихло. Заскрипела телега. Николай выдохнул. Он чувствовал, что скоро совсем перестанет держать себя в руках. Хотелось ныть и стонать. Кажется, уже вся кровь вытекла из него. Только в голове ещё что-то оставалось. Больно било по вискам и не давало открыть глаза. Николай подумал, что где-то там, в оккупации, второй год его дом. Николай поздно женился: его Мирону было всего два года, когда он собрал узелок и ушёл к сельсовету. Он успел написать три письма прежде, чем область оккупировали. Как они там? Возможно, Оксанка, жена, в Германии на работах. Или её постигла та же участь, что поджидает Наташу. Сынок наверняка умер. Война – это всегда голод. А уж эта война… Николай вздохнул и снова потерял сознание.
Пришёл в себя он лишь на следующий вечер. Ему послышалась команда «Рота, подъём!», и он попытался вскочить, но резкая режущая боль остановила его. Он уже открыл рот, чтобы закричать, но тут же закрыл его, вспомнив, где он. Рядом тихо плакала Наташа. Во дворе снова кто-то был. Кажется, немцы забирали ещё одну козу. Николай старался не дышать: скрип нескольких пар начищенных сапог раздавался совсем рядом. Николай старался из последних сил. Только бы не закричать. Только бы не закричать…
Сквозь шум в голове он не слышал, ушли ли немцы или нет. Каждая секунда казалась вечностью. Совсем нет сил. Совсем. Кричать. Только одна мысль в голове – кричать. Николай гнал её, но образовавшуюся пустоту вновь заполняли мысли о крике. Нет сил. Совсем нет сил…
– Дядя Коля, нас найдут, – где-то совсем рядом прошептала Наташа, и Николай понял, что немцы ушли. Он открыл глаза. Заплаканная Наташа смотрела на него и тряслась. Она всё повторяла и повторяла, что их найдут. Николай вновь закрыл глаза. За весь год войны он так и не убил ни одного врага: всю войну за баранкой. Хотя настрелялся он ещё в Империалистическую с Гражданской… Но если он не бил и не может бить врага, то он может хотя бы спасти кого-то, кто должен жить.