Хотя машинкой почерк засекречен.
Глазами пробежав едва-едва
Я узнаю знакомые слова.
Тревожный рот, спадает челка на глаза.
Итак, вы узнаны.
А лучше написала от руки
И пусть слова случайны и легки,
Что и тебе противна непогода.
Что на Песчаной тихо как всегда,
Что от дождей по улицам вода,
И что в метро с утра полно народа.
Но что ты знаешь, это пустяки, конечно
Но что-то замечтался я. Не след
Выдумывать, чего в помине нет.
Итак все призрачно, итак все очень зыбко.
Письмо? Ну это… Это просто сон.
Нет, двери перепутал почтальон,
На ГСП досадная ошибка.
Таллиннская фантазия
Весна. Пора писать, похоже
Про оттепель, но по всему
Мотивы маеты дорожной
Милее сердцу моему.
В гостиной спящего отеля
Подсядь к столу и опиши
Мне все перемещения тела
И приключения души.
Едва забыт сквозняк вокзальный -
Бальзам в кафе, а на десерт
В ладонях ратуши центральной
Органной музыки концерт.
Пиши про скандинавский ветер,
Про снег (конечно утаив
Как некто вел тебя под вечер
Смотреть тускнеющий залив).
Я здесь по-прежнему беспечен
И глуповат, и все ленюсь.
Тебя я безусловно встречу
И, несомненно, улыбнусь.
Мотивы пролетевших станций
Суть вдохновения моего.
Ты уезжала, я остался.
И все. И больше ничего.
Пьяное
Люди пьют, пьют, пьют
Отчего, не знают сами
Кошка с женскими глазами
Мой прикончила уют.
Люди пьют, пьют, пьют
И блюют на тротуары,
Переулки и бульвары
Невоспетыми гниют.
Люди ждут, ждут, ждут
Льют портвейн и бьются оземь
А зимою эту осень
Бабьим летом назовут
Люди пьют, пьют, пьют
Я и сам чуть не срываюсь
Я под арками скрываюсь
В час, когда куранты бьют.
Люди пьют, ждут, бьют
Как удачно все сложилось
Эта ветка обнажилась,
Эта птичка — тут как тут.
Люди пьют, пьют, пьют
Я завидую, сгораю
Но живу, но не играю.
Увеличиваю зуд.
Люди шьют, шьют, шьют
Баба платье, опер — дело
Видишь — тело полетело
Скоро душу позовут.
Люди пьют, пьют, пьют
Кошка радостно мяучит
Не обманет, не научит
Раз все пьют, пьют, пьют.
1985–1994
Взрослый, взрослее не бывает, не будет уже. Взрослый и сильный. Взрослый и молодой, моложе не бывает, не будет уже. И что-то замедлилось, что-то затуманилось, покрылось инеем. Трудно удержаться на ногах, трудно пройти из одного конца в другой — и не проходишь, просто обнаруживаешь себя вдруг на краю желтого поля; вдруг на лестничной клетке под чужой дверью; вдруг в заповедной стране — без копейки в кармане, без языка — не умеешь говорить ни на местном, ни на своем. Все можешь, ничего, оказывается, не можешь. Такой веселый, певучий — и немой. Огромная комната и крошечный, неловкий остальной мир. Ни остаться, ни выйти. Кричишь, поешь себе под ноги. И хорошо, что никто не слышит — нелепые, неточные, общинные, обычные, пустые слова. Не хватает сил перетерпеть, преодолеть, постараться — а думал, что сильный и терпеливый, думал, что легко выйдешь из высохшего, сгоревшего бора, сгнившей дубравы к веселому, зажиточному хутору; к новому высокому городу; к любимым людям. Нет, пока нет.
Средние века
Мы жили в Средние века
И низко плыли облака
И по жнивью текла дорога
Свой путь рассчитывали мы
По смутным книгам. До зимы
Дней теплых оставалось много
Мы жили в Средние века
Хмельнее доброго глотка
Казалась жизнь за дальним полем
Дремала пыльная страна
И думалось: теперь вина
Как времени, пребудет вдоволь
А города смущали нас
Словечком модным «ренессанс»
В нас оживала легкость слога
Суля бессмертье. Но пока
Окрест лишь Средние века
И по стерне легла дорога
Продолжение состязания в Блуа
Мои друзья, пока еще живет
В нас мимолетных слов очарованье
Продлим полузабытым состязаньем
Пружины галльской меркнущий завод